Он забрал всё, налил половину пластикового стаканчика, понюхал, подумал, что все русские беды этим вот и кончаются. Пить не стал, нахмурился над стаканом и опять подумал про Трофимыча. Плохим он учеником у деда оказался. Был у Студента свой промысловый участок, и он то заезжал и охотился, бывало и два, и три года подряд, то бросал из-за абсурдности — были времена, когда охота давала только убыток. Из-за бабы, бывало, пропускал, пару раз бизнес пытался наладить, коммерс херов. Потом снова заезжал счастливый. Нет во мне правильного стержня, как у Трофимыча. А теперь вот и Трофимыча нет. И он думал, что гигантский стержень людской жизни вообще состоит из таких вот закаленных характеров, как Трофимыч, и с его смертью этот вклад Трофимыча в крепость человеческую растворился в пространстве, а он, Шура Звягин, ничего не перенял и ничего не понес дальше. Так и хиреет, истончается порода людская.
Верка подошла, села напротив.
— Ты чего, Шурка, пить, что ли, надумал? — спросила строго и осуждающе, но и просительность была в голосе.
Студент молчал, насупившись, не глядел на нее — не дала мысли закончить. Он не знал пока, хочет он пить или не хочет. Чувствовал только, что внутри все забродило капитально. Даже температура поднялась. Поднял взгляд на Верку:
— Мы уже добро и зло не различаем, похоже... — закончил свою мысль.
Верка посмотрела на него внимательно:
— Из-за кого на этот раз «гуляешь»?
— Из-за свободы, Веруня. Как там Генка?
— Нормально. Трезвый, я думаю, пьяным-то по тайге не побегаешь...
— Про Василь Трофимыча знаешь?
— Знаю, вечером пойду к бабам. Ты, чем пить, лучше бы тоже помог.
— Ну... — согласился Студент и, помолчав, добавил: — Трофимыч меня молодого пить отучил! От, суки... все испоганили. Дед, небось, уже в тайге себя видел, бродил потихоньку на лыжках вдоль Юхты, напротив твоего Генки. Собольков ловил... а-а-а... — скребанул кулаком стол. — Кобяк вон тоже... а ведь убежал на охоту!
Он поднял палец и заулыбался тревожно, с отчаянным уважением качая головой. Взгляд воспаленный.
— Все ссатся, а Кобяк уперся против этих козлов и их власти. Честь свою мужицкую отстоял. Даже и мою, маленько, получается. Ведь мы имеем право на эту честь! А у них другое в башке — не нужны крепкие мужики нашей власти. Нам одного самбиста-дзюдоиста достаточно. На всю Россию. Больше не надо. Надо таких, какие ходят, нагнув башку ниже яиц. Как так?
Он тяжело вздохнул, распрямился. Обратной стороной большой ладони отодвинул водку.
— Убери это!
— Уберу. Что с икрой-то делать? — заговорила негромко. — Ты не пристроил свою?
— Нет, — качнул головой.
— У нас икра отмазанная уже. Генка им еще в сентябре двадцать процентов икрой отдал. А теперь чего?
Студент прямо смотрел на Верку. Он продолжал думать о своем:
— Человек пять мужиков хватило бы, залупиться, разоружить их на хер! Всех ментов в районе! Полдня делов переловить! Они от жира и лени полопались и потекли уже. Посадить всех к ним же в обезьянник. Если все, весь народ заговорит, то всё выплывет! Надо только, чтобы люди как следует захотели, чтобы они поняли, наконец, что они тут главные, а не власти! — Он значительно замолчал, вытаращив глаза и подняв все тот же палец. — А Кобяк молодец! Это наше законное право — защищать свою честь! Теми средствами, которые у нас есть. Остальные у нас украли! Нас накололи, а мы делаем вид, что все в порядке!
— Шур, я тебя про икру спрашиваю, у тебя некуда спрятать? Генка в лесу, он бы отвез куда-нибудь, а теперь-то что мне делать? Семихватскому звоню, у него сотовый отключен...
— Да чего ты дергаешься? Все нормально будет. Вы же им откатили...
— Ты как маленький, ей Богу. Ничего не знаешь, что ли? ОМОН же здесь! Ментов он собрался разоружать. Самое время!
— Какой ОМОН?
— Самолет целый в черной форме, оружие в длинных ящиках... как на войну... И прямо в аэропорту — жена Поваренка рыбой торгует, сама сидит на контейнере с икрой. Они ее в оборот, икру забрали. Обыск у нее сейчас, двор оцепили. У Кобяковых тоже обыск идет...
Она замолчала на секунду.
— Гнидюк и встречал их и ездит с ними. Говорят, Тихого с Семихватским под замком держат. Что делать?
Студент сидел растерянный. То, что он хотел, уже произошло. Приехали люди из центра. Справедливо разобраться. Он тужился, а сообразить не мог.
— Ирка Вахромеева звонила знакомому юристу в область, говорит, за три контейнера икры — уже срок! От трех до пяти — в особо крупных! Что, все что ли сидеть будут?
— Ну, всех они не имеют права обыскивать.
— Я тоже думаю, они за Степаном Кобяковым приехали. Может, заболеть? Сесть дома и все. Просто так же не придут? Или, может, всех охотников обыскивать будут?
Студент встал, глянул на часы.
— Не будут. Не имеют права. Не пускай на порог. Ори, зови соседей, если начнут ломиться. Ладно, давай, мне завтра рано.
Ночью избили майора Гнидюка.