Воля вольная

Илья ничего не слышал, он почувствовал... или услышал... он почему-то развернулся, судорога прострелила с головы до ног — широкий черный медведь, взрывая снег, тяжелыми прыжками-нырками летел к нему по лесу. Илья вскинулся, ловя в оптику темную тушу, выстрелил, медведь шатнулся в сторону и, как огромная собака, яростно закрутился, глухо рыча и скалясь, пытаясь укусить себя за бок. Он был в десяти метрах! Кровь хлестала и красила снег вокруг. Илья переломил ружье, сунул патрон, клацнул... медведь перестал крутиться, и Илья увидел два маленьких глаза. Они действовали одновременно — медведь прыгал, а Илья стрелял. Зверя остановило, шатнуло страшным ударом, он по инерции всей огромной массой завалился вперед, через правое плечо, но тут же встал. Илья, продолжая целиться мелким калибром, быстро отходил на чистое, к патронам в куртке. Оглушенный зверюга, пьяно вскидывая круглую черную морду, неуверенно, будто по инерции двинулся к Илье. Кровь из разбитого плеча била длинными неровными струйками на снег. Илья выстрелил в голову, метнулся к камню, схватил куртку, скатился в снег с другой стороны. Он никуда уже не смотрел. Стоя на коленях — клац — открылись стволы и вылетели гильзы — карман — патронташ — верхний ствол — клац! — руки работали безошибочно и быстро. Над самым ухом раздалось громкое, хриплое дыханье и Илья почувствовал тяжесть на плече и вороте. Крутанулся, вырываясь, и, падая на спину, выстрелил в широкий лоб зверя. Голова замерла на секунду и, обмякнув, посунулась вперед.

Перезаряжаясь, отступил несколько шагов. Зверь лежал, охватив огромный камень, человека три не могли бы его охватить, с безжизненно вытянутыми и вывернутыми задними лапами на снегу. Свешивался косматой мордой с пустыми уже глазами, которые никуда не смотрели. На левой лапе, шириной в две мужицкие ладони, на длинном кривом когте, как детская игрушка, висел сработавший соболиный капкан. Впереди приоткрытой пасти полз по камню кровяной сгусток какой-то слизи. Илья, почувствовав что-то живое на плече, обернулся и испуганно цапнул рукой — это была все та же слизь из пасти зверя. Большая лепеха кроваво-сопливого сгустка.

Илья не отрываясь, смотрел на поверженного противника. Это был монстр, он был больше этого огромного камня! Он был как три Ильи или даже больше!

Аккуратно толкнул стволом возле уха. Этого можно было не делать — дырку в черепе, чуть выше глаз, было хорошо видно.

Вечером Жебровский выпивал. Радости особой не чувствовал, он капитально наломался, снимая шкуру. На части пришлось рубить тушу, иначе никак не перевернуть было. Спина отяжелела и руки не поднимались. Медведь был совершенно черный. Какой-то прямо страшно-черный, клыки желтые, но целые. У него в коллекции числилось три десятка медведей, среди них были и камчатские, но такого большого не было. Сидел в уголке с ногами на нарах и думал всякое. Музыку слушал, виски пил. В голове бродил тяжеловатый, расслабленный хмель победы. Он думал о том, что сделал это, вспоминал, как сделал, ища повода для гордости. И скорее всего вся эта история и была поводом, но как-то ничего особенного не вспоминалось и не ощущалось. Не перед кем было, а с самим собой какой смысл... Человеку для гордости нужен другой человек.

На часы глянул, мысленно отнимая девять часов разницы с Лондоном, но звонить не стал. Он не смог бы рассказать, что с ним произошло, да и пацанам оно все равно... Интересно, как бы они среагировали, если бы меня задавил медведь? Прилетел бы кто-нибудь сюда?

Его спасла пуля легкого калибра. Первый тяжелый выстрел пришелся в грудь, по легким, и переломал ребра, вторая пуля разбила правую лопатку, маленькая же взорвалась в основании шеи и оглушила косматого на время. Зверь в момент выстрела нагнул голову, и пуля попала в позвоночник. Попади я в голову, как целился, — лениво думал Илья, — лежать мне сейчас задавленным. У него хватило бы сил в такой ярости. Жрать не стал бы, ушел и сдох бы где-то.

Это были уже не эмоции, но просто так... рассуждения постфактум. Собственно, эмоций именно по поводу своего везения он не испытывал. Так уж устроена опасная охота. Все сильные волнения переживаются до того, потом, в сам момент поединка — не до них, когда же зверь повержен, приходят другие эмоции.

Медведь был обречен. Снимая шкуру, Илья нашел не только свои попадания. Зверя стреляли с вертолета и не так давно, два сквозных ранения сверху, один зацепил грудную клетку, другой заднюю ногу, пули были не охотничьи, не раскрылись — скорее всего из Калашникова били. Зверь был жирный и готовый к берлоге, но страдал от воспаленных ран и не жилец. Это был явно хозяин здешних мест, возможно, он понимал, что пострадал от человека. И возможно, мстил. Он был очень злой — мешочек желчи размером с кулак висел в углу за печкой.

Это то, ради чего ты сюда ехал? — спрашивал себя Илья. И понимал, что да! Это то! Капризы? — вспоминались слова Поваренка... Нет, Коля, когда на тебя охотятся, это уже не капризы.

Все-таки он был горд самим собой. Человеку это простительно... когда он один.

20