Волк

— Что ты… — Я вздрогнула, потом обнаружила, что моя обожженная рука погружена в прохладную воду, сжатая и удерживается там его рукой, обвитой вокруг моей. Повторяю, его рука держала мою. Никогда еще мужчина не держал меня за руку. Никогда… в жизни. И вот это случилось впервые с моим благонамеренным похитителем, который имел в виду не что иное, как молчаливое указание держать мою руку под водой.

Я сосредоточила все свое внимание на том, чтобы держать свои пальцы все еще под его, не желая, чтобы он думал, что я делаю такое же большое усилие, как и он. Свободной рукой он выдвинул ящик у моего бедра, вытащил оттуда все необходимое и положил на столешницу рядом с моей рукой: бинт в заводской упаковке, лейкопластырь и огромную белую баночку с этикеткой.

— Что это такое? — Спросила я, потянувшись к ней здоровой рукой и подняв ее, чтобы прочитать этикетку. — Сульфадиазин серебра, — прочитала я, поворачивая голову, чтобы посмотреть на него вопросительно.

— Крем от ожогов, — ответил он, забирая его у меня из рук и ставя обратно на стойку. На этом все и закончилось. Он не собирался ничего объяснять. Я имею в виду, что на самом деле не ожидала от него этого. Он не был ни болтуном, ни собеседником. Что, учитывая, что я почти никогда не затыкалась, немного беспокоило меня. Я не могла просто продолжать говорить без комментариев от кого-либо еще. Я имею в виду, что могла бы, но выглядела бы сумасшедшей. И вдруг я поняла, что не хочу выглядеть сумасшедшей. Обычно мне было наплевать, что обо мне думают. Но по причинам, которые я предпочитала не анализировать, я не хотела, чтобы Волк думал, что я сошла с ума.

Так что я стояла молча, глядя на свою руку под прохладной водой. На самом деле, я вообще не смотрела на свою руку; я смотрела на руку Волка, обернутую вокруг моей. Как и все его тело, она была массивной, и с большими суставами, сухожилиями и венами, которыми, казалось, обладали только крупные мужчины. Как будто они могли справиться с чем угодно, как будто они могли держаться вечно и никогда не уставать, как будто они могли взять любую ношу и поднять ее.

Иисус Христос.

Я начала думать, как Ло, вся бесхребетная от чтения всех ее глупых любовных историй все время.

Это была не та женщина, какой я была. Я не романтизирую вещи. Я, конечно, не думала о поэтических способах описать долбаные мужские руки. Да что со мной такое?

Пока я думала об этом, моя рука наконец освободилась, и я увидела, как мои пальцы инстинктивно согнулись и потянулись наружу, как будто они снова искали контакта. Подавленная, я повернула голову, чтобы посмотреть на Волка. Но его взгляд не был направлен ни на меня, ни на мою руку. Он потянулся к двери за белым полотенцем и положил его на раковину. Он вытащил мою руку из воды и положил ее на него. Я потянулась к краю материала, который был настолько жестким, что я знала, что, помимо того, что он не верил в ванные коврики, у него также было какое-то отвращение к кондиционеру для белья, и двинулась, чтобы вытереть воду с моей руки.

— Не надо, — прорычал он, отмахиваясь от моей руки и бросая на меня тяжелый взгляд, который, я думаю, должен был передать какую-то информацию, но он был полностью потерян для меня, прежде чем он отвернулся, чтобы сосредоточиться на бинте. Я наблюдала, как он аккуратно разложил полоски бинта, а затем использовал какую-то запечатанную палочку, чтобы нанести крем от ожогов на мягкий материал. — Высохла? — спросил он, оборачиваясь, чтобы посмотреть на меня.

— Хм… да, — предположила я, не имея ни малейшего понятия. Я была слишком сосредоточена, наблюдая за ним и за тем, как его мощное тело оказалось способным выполнять самые маленькие, деликатные задачи таким образом, который казался неестественным. Он потянулся к моему запястью, поднял его и отпустил в воздухе. Это была еще одна безмолвная инструкция: «держи руку вот так». Удивительно, как много он мог говорить беззвучно. Потом я застыла как вкопанная и смотрела, как он поднял бинт и аккуратно перевязал мои ожоги. Он сделал это так легко, что я едва почувствовала это, и это казалось неправильным для такого большого человека, чтобы быть таким нежным. Закончив с намазанным бинтом, он завернул меня примерно в десять слоев сухого бинта, затем прикрепил медицинский пластырь и положил остаток на столешницу.

Когда он обернулся, его глаза впервые с тех пор, как мы вышли из его дома, посмотрели мне в лицо, и это было физически ощутимо, как ощущение падения в животе. Его рука медленно поднялась, кончики пальцев прошелестели по моему подбородку, и ощущение перестало быть падением и начало трепетать внутри меня. Его взгляд смягчился на минуту, потом он слегка покачал головой и опустил руку. — Тройной антибиотик, — сказал он странно, выдвигая ящик, находя немного и шлепая его на столешницу, прежде чем потянуться к двери и открыть ее у меня за спиной, пока я не отошла в сторону.