Волк

Бабочка слабо шевелит крылышками. Будто спит и ей снится полет.

Я распахиваю окно и открываю банку, чтобы ее выпустить, она долго не улетает.

XIII. Повара рвет

Йорга за завтраком нет, и завтрака тоже нет. Кориандр сообщает нам, что повар испортил себе желудок и его всю ночь рвало.

– Наверное, попробовал собственную стряпню, – язвит Марко.

Я иду проведать повара.

Повар стоит на четвереньках перед ведром.

– Здравствуй, повар, – говорю я.

– Здравствуй, упрямец, – говорит повар.

– Совсем плохо? – спрашиваю я.

– Что именно? – уточняет повар.

– Что не можешь готовить.

– Нет ничего плохого в том, что не можешь работать, – говорит повар. – Хуже, когда приходится работать, хотя тебе плохо. Зависеть от работы, понимаешь?

– Капитализм. – Я знаю, что взрослые всегда так говорят, когда их что-то не устраивает.

– Капитализм, – соглашается повар и блюет.

Зрелище не из приятных: большой, сильный повар вдруг стал маленьким и слабым.

– Очень больно? – спрашиваю я.

– А что в твоем понятии «очень»? – снова уходит от ответа повар, вытирая тыльной стороной ладони рот.

– Ты бесишь, – говорю я и смеюсь – кажется, впервые с момента приезда сюда.

– Ты норм, упрямец, – ухмыляется повар.

– Не хочешь узнать, как меня зовут?

– А мне все равно. Упрямец и есть упрямец. А теперь уматывай отсюда и помоги приготовить завтрак. Мне нужно четыреста часов сна.

На кухне Йорг, Бениша и еще кое-кто уже готовят завтрак. С одной стороны, приятно видеть, что Йорг не один и при деле. А я стою в дверях этой дурацкой кухни, и меня вдруг охватывает зависть. Дурацкая, идиотская зависть. К счастью, она быстро проходит.

Кориандр, прислонившись к раковине, разговаривает по телефону:

– Нет, это не выход, мы не справимся. Нам нужен новый повар – желательно сегодня.

Плохая новость! Знает ли об этом повар? Я ухожу, но тут меня поджидает еще одна плохая новость: Марко. Он стоял у меня за спиной и теперь произносит фразочку в духе дворовой шпаны: «Кто это тут у нас?» / «Куда торопимся?»

Он что, за мной следил? Это все из-за скалодрома?

Марко стряхивает с моей рубашки соринку, неотрывно пялясь на меня.

Черт, черт, черт! Что же делать?

Я околачиваюсь возле Кориандра, пытаясь последовать маминому совету – прислушаться к себе.

«Вали отсюда», – велит мне внутренний голос. Ладно.

Кориандр заканчивает разговор.

– Господин Кориандр?

– Это ты мне?

– Если повар уедет, – говорю я (не слишком громко, чтобы не слышали Бениша и Йорг), – я тоже уеду. Не хочу здесь оставаться, хочу домой.

– Это еще почему? – недоумевает Кориандр. К его телефону прилипла крошка сливочного масла. Стряхнув ее, Кориандр облизывает пальцы. – Осталось всего полсмены.

Потому что мое решение продержаться до конца Марко стряхнул как соринку. Потому что я больше не хочу встречаться с ним взглядом, и у меня нет достойных ответов на его вопросы, которые и не вопросы вовсе. Потому что Йорг, кажется, освоился, а у меня пропало всякое желание оставаться.

Мне кажется, проще объяснить все это кориандру-приправе, чем Кориандру-человеку.

Я молча смотрю на него и ничего больше не хочу. Не хочу быть ни трусливым, ни смелым, ни решительным, ни голодным, а еще не хочу носить рубашку, к которой липнут соринки.

Кориандр протягивает мне нож для масла.

– Поможешь намазывать? – мягко спрашивает он, показывая на поднос с булочками. – Подумай еще раз обо всем хорошенько, а потом подойдешь к одному из нас, ладно?

Я через силу киваю.

Йорг режет помидоры, Йорг разговаривает с Бенишей, Йорг красиво раскладывает на подносе булочки.

Масло твердое.

У двери кухни расхаживает туда-сюда Марко.

Я начинаю намазывать булочки – как можно медленнее.

Из кухни я выхожу вместе с другими. Мы накрываем на стол, нам благодарно хлопают. Марко тоже хлопает. Наверное, с сарказмом.

За завтраком он не обращает на меня внимания. Может, его угроза мне почудилась? Но я все равно иду к Питричу. Думаю, он с наибольшей вероятностью меня отпустит, потому что рад будет от меня избавиться.

Питрич с Беллой завтракают на опушке на пледе для пикника. Всем: Питричу, Белле, дурацкому пледу и дыне на пледе – сразу ясно, что я мешаю.

– Что такое? – спрашивает Питрич. Или плед. Какая разница.

– А почему у нас нет дыни? – спрашиваю я.

– Это частная дыня, – отвечает Питрич. – Хочешь кусочек?

– Я домой хочу, – говорю я и, сам не зная почему, вдруг опускаюсь на колени на плед и беру дынный полумесяц.

Питрич по обыкновению наклоняется ко мне:

– Что случилось? Мы можем чем-нибудь помочь? – У него кислый запах изо рта, а в козлиной бородке застряла хлебная крошка. У волка из пасти и то лучше пахло.

Почему-то мне кажется, что эти вопросы он задает ради Беллы, а не потому, что его интересует мой ответ.

– Меня мучают кошмары, – говорю я. – Глаз сомкнуть не могу. – Я делаю вид, будто вот-вот заплачу, но с дыней во рту это, наверное, выглядит комично.

– Не хочешь сходить сегодня к водопаду? – спрашивает Белла.

– Водопады – это же просто падающая вода, – говорю я.

– Завтра будем печь хлеб, – обещает Питрич.

– Я хочу стать банкиром, а не пекарем, – возражаю я.