Волк

Марко выхватывает у Дрешке-1 бутылку с водой, половину выливает себе на голову, остаток выпивает и без единого слова садится в автобус.

На обратном пути мы молчим и потеем. (Устали, и кондиционер сломался.) Йорг снова сидит впереди, Марко в наушниках – сзади.

Что между ними произошло? Мне не терпится расспросить Йорга, но не хочу ему мешать. Тебе такое знакомо? Когда видишь только чей-то затылок – и понимаешь, что к этому человеку лучше не лезть.

В лагере Йорг первым выходит из автобуса. Быстрым шагом пересекает поляну и исчезает в хижине. Ладно, расспрошу его там.

Пока я добрался до хижины, Йорг оттуда уже вышел. У него с собой душевые принадлежности. Йорг хочет поскорее помыться, пока мало народу.

А я готов провести остаток дня немытым в кровати – и действительно: нам говорят, что до конца дня мы «свободны». Но «свобода» на языке летнего лагеря означает, что мы будем мастерить поделки. А поскольку я не лазил вместе со всеми, теперь мне придется вместе со всеми мастерить. Питрич даже лично забирает меня из хижины. Немытым!

Поделки – это кошмар. Будь я режиссером, снял бы фильм ужасов: две семьи собираются провести каникулы в уединенном загородном доме. По всему дому они находят материал для поделок. Поначалу они радуются необычной цветной бумаге, но радость скоро перерастает в одержимость. Внезапно все бабочки из туалетной бумаги и тигры из спичек оживают и нападают с термоклеевым пистолетом на людей. Фильм назывался бы «Демонические ножницы для кровавых поделок».

Я очень благодарен маме, что она никогда не пыталась ничего со мной мастерить.

Выбор поделок в лагере такой: подсвечники, воздушные змеи и лук со стрелами. Я выбираю лук со стрелами.

Нам велено разбиться на группы, чтобы развивать социальную компетенцию. Я мастерю один. (Теоретически я мастерю с Бенишей, потому что она тоже мастерит лук и стрелы – только, увы, за другим столом. Бениша меня мотивирует, хотя я предпочел бы обойтись без мотивации. И вот тетива натянута, стрела летит, я попадаю в цель. Правда, не туда, куда целился, но, кроме меня, об этом никто не знает.)

После ужина двоих из параллельного класса забирают родители. Тоска по дому. Ненадолго воцаряется солидарное настроение. На прощание все обнимаются. Я с завистью смотрю им вслед. Но не только с завистью. Что-то во мне говорит: ты продержишься.

Повар, пошатываясь, бредет по поляне с опасно накренившейся стопкой тарелок в руках. Он еле-еле доносит их до кухни.

Что-то не так. Повар же сильный как триста поваров. Я иду за ним. Он стоит, прислонившись к плите, и тяжело дышит, прижимая ладонь ко лбу.

Я спрашиваю, что случилось.

– Не знаю. Как-то мне… – говорит повар. Бледный повар.

Большего мне знать и не требуется.

– Давай помою посуду, – предлагаю я и начинаю мыть.

Повар кивает и ложится.

Я завариваю ему чай и кладу на горячий лоб влажное полотенце.

Вечером планировалась дискотека с ультрафиолетовыми огнями, вместо этого – короткое замыкание. Электричество отключилось, мир закрывает глаза: темным-темно.

Все орут. Одни – от радости: наконец-то происходит что-то интересное. Другие – от страха. Некоторые – просто потому, что все орут. А кое-кто (я) кричит, есть ли электрогенератор.

Вожатые действуют так слаженно, будто отключение электричества – их рук дело. Может, так и есть. Тогда я им признателен: первый разумный поступок за все это время. Один за другим вспыхивают огоньки: свечи, фонарики, телефоны. Тихий танец огней нас успокаивает. Кое-кто тоже начинает танцевать. Белла снова играет на гитаре, но сейчас, в этой ночи с огоньками-мурашками, ее пение и музыка кажутся уместными и нисколько не кринжовыми.

Поздним вечером я иду со свечой в хижину, но Йорга там, как ни странно, нет. За ужином я его тоже не видел. Я принимаю решение не волноваться.

Я ложусь – теплого света свечи едва хватает для чтения. Комариный звон внутри, звонкие голоса снаружи. Близко и совсем далеко, словно воспоминание. Полусон, темнота.

Разговоры летних лагерей.

Тайны летних лагерей. Радости, страхи, занозы в пальцах. Тоска по дому. Неуверенность. Счастье. Проверка на прочность, испытание одиночеством, отсутствием света.

Провалы и победы.

Волк.

На сей раз волка интересует ночь. Он сидит у окна, выглядывает наружу – смутный силуэт в отблесках свечи. Навостряет уши, прислушивается. Встает, расхаживает у окна, сторожит. Волк скулит, как беспокойный пес.

Этого волка я боюсь меньше. За этого волка, пожалуй, стоит бояться.

Сколько времени прошло после отключения электричества? Сколько я уже здесь лежу?

Йорг все еще не вернулся.

Волк рычит и поворачивает голову в мою сторону, вот желтые глаза и страх – мой и его.

Я натягиваю на голову одеяло.

Йорг возвращается поздно ночью. Так мне кажется. Какой-то шорох. Я не отваживаюсь проверить, во сне это или наяву. Во сне я надеюсь, что Йорг ложится спать наяву.

Наяву я надеюсь, что волк – всего лишь сон.

Утром на прикроватном столике в пустой банке из-под варенья трепыхается бабочка. Желтая толстоголовка. Под банкой записка: «Спасибо за присмотр на скалодроме. Йорг».