Волк. Ложные воспоминания

Я каждый день разговаривал с хозяином, и он напоминал, что у меня имеется «право на кухню», но готовить мне было нечего, готовить я не умел, и в чем готовить – тоже не было. Он был итальянцем, а большинство съемщиков евреями. Он предупреждал меня насчет ирландской девушки из соседней комнаты, которая в свои пятнадцать лет показывала ему груди, пока он красил стены в квартире. Он хихикал и просил никому не говорить. С кем мне делиться этой тайной? Я рассказал хозяину, как получил записку от одного из жильцов, в которой говорилось, что я брал без спросу его сковородку и что, если это еще раз повторится, я горько пожалею. Я насобирал пригоршню дохлых тараканов, зашел на кухню и высыпал их ему в сковородку. Общий туалет всегда свободен, и я заподозрил, что большинство съемщиков, по крайней мере из тех, кого я видел, слишком стары, чтобы им пользоваться. Видимо, они уже перестали функционировать как сложные биологические организмы и превратились в старых кукол. Если они споткнутся и упадут на тротуар, то расколются, и окажется, что внутри у них вата или пахнущая резиной пыль. Я и сам слабел. До абсолютного нуля, при котором тело, очевидно, кристаллизуется и разбивается вдребезги. Чешуйки кишок и ледяшки глотки. Дальше опускаться уже некуда, у меня в голове постоянно жил образ, в котором я – океаническое существо, которое скоро, в один прекрасный день с устрашающей быстротой воспрянет из пучины и распотрошит всех этих китов, акул и прочих тварей, что преграждают мне путь к неизбежному взлету.

На третью неделю моя судьба слегка изменилась. Женщина из другого конца коридора попросила меня несколько вечеров посидеть с ее ребенком, а утром погулять в парке, чтобы она могла поспать. Она была блондинкой, неряхой и курила одну сигарету за другой. Называла меня «мальчик», что звучало смутно обидно, но на деньги за возню с ребенком можно было сытнее есть и летними вечерами гулять по Манхэттену. С ребенком – трехлетней девочкой по имени Шерон – мне было очень легко. Через пару дней я догадался, что ее мать не развлекает гостей в ресторанах, а работает проституткой. Как-то ночью она вернулась, еле держась на ногах, и предложила мне переспать с ней за десять баксов. Я попытался объяснить, что у меня нет десяти долларов, но она лишь лепетала неразборчиво «ты что, пидор?», пока я шел но коридору к себе в комнату. Я лежал в кровати злой оттого, что меня назвали пидором, но очень жалел, что у меня нет десяти долларов, а то бы вернулся и оттрахал. Несколько раз я видел ее почти голой, когда утром забирал Шерон на прогулку в парк. Женщина отпирала дверь и валилась обратно в кровать, а я одевал девочку и кормил кукурузными хлопьями. Минут через пятнадцать, когда мы выходили из квартиры, Карла уже вовсю храпела. В одно особенно жаркое утро, пока Шерон завтракала, я изучал с трех футов розовую, изрытую ямками задницу. Слишком много морщин. Сколько мужчин успели ей засадить и за сколько денег. Я водрузил Шерон на закорки и понес в сад, размышляя над только что виденной поляной с рытвинами. Мы нашли пустое тенистое место, в будний день это оказалось просто, как будто не в Нью-Йорке. Становилось жарко, а от зрелища Карлиной задницы я успел раскалиться, точно козел с двумя хренами, как говаривал мой папаня. Шерон собирала одуванчики, я дремал, лежа на одеяле; она таскала их, пока все одеяло не покрылось одуванчиками, а ее руки не стали желтыми от желтых пятен. Потри ими под носом, пусть все думают, что ты ела масло. У подножия холма какая-то девушка катила по тротуару красную тележку с маленьким мальчиком. Она повернула на траву и принялась втаскивать тележку в горку, но у нее соскальзывали кроссовки. Шерон была уже рядом с ними, и я тоже спустился, чтобы увести ее с дороги. Поравнявшись с девушкой, я разглядел, что она очень симпатичная и что раньше упадет в изнеможении, чем заберется на эту горку; я схватился за ручку тележки и почти бегом потащил ее вверх, под тень дерева, где лежало наше одеяло, заваленное одуванчиками. Пока я бежал, девушка все повторяла «нет, нет, нет», и вот я уже повернулся, намереваясь рявкнуть на пацана, чтобы тот вылезал, когда заметил его ноги – короткие и скукоженные, неловко торчащие из туловища. Он улыбнулся и пожал плечами. Мне стало неловко, я обернулся к девушке, собираясь извиниться, но она тоже улыбнулась, мы сели и стали разговаривать, выпили вместе бутылку кока-колы, которую я еще раньше захватил с собой. Шерон собирала с одеяла одуванчики и сваливала их в тележку, а мальчик говорил «спасибо» с каждой новой охапкой.