Волк насторожился

В тогдашней неразберихе штаб флота как-то забыл о «Стерегущем» и приказов ему никаких не посылал — а потому кавторанг действовал самостоятельно, опираясь исключительно на официальные сообщения московского радио и позицию военного министра. В девять часов утра он собрал на баке команду, произнес краткую, но образную речь, велел на всякий случай расчехлить орудия, просемафорить флажками латиноамериканцам, что они обязаны держать нейтралитет, а в пять минут десятого к берегу уже пошли мотоботы с десантом. Еще через четверть часа морячки Довнара, вооруженные автоматами и разбитые на мелкие группы, заняли в городе все, что с военной точки зрения стоило занять. В чем их горячо поддержали сотни полторы пенсионеров-ветеранов с красными бантами, а также вдрызг пьяный боцман с «латиноса», загостившийся на берегу еще с вечера (в латиноамериканских странах военные перевороты — дело будничное и житейское, и боцман охотно примкнул к ветеранам, целые сутки искренне принимавшим его за испанского коммуниста). Городские власти с превеликой охотой устранились от руководства, а городские демократы, числом четверо, ушли в подполье и сопротивления не оказывали (первое время они, правда, строили феерические планы потопления реакционного эсминца либо взятия его на абордаж, но потом как-то успокоились).

Три дня молодой кавторанг был полновластным хозяином курортной жемчужины, которая, в общем, жила все это время прежней беззаботной жизнью, а визгом моды стало для отдыхающих — пойти на набережную и сняться на фоне эсминца.

Увы, Бонапарта из Довнара не вышло, ввиду известного финала всей затеи. Был шанс не только сохранить погоны, но и заполучить очередную звездочку — стоило лишь, честно глядя в глаза комиссии, заявить, что город был взят на шпагу как раз под флагом демократии, для защиты его от путчистов (благо противоречащих тому бумажек не было). Иные жуки так и поступили. Но потомок шляхтичей каяться и вилять из гонору отказался и вылетел с флота, что твоя торпеда. Вернувшись в Сибирь, он долго мыкался с клеймом «пособника путчистов», пока не попал к Лалетину, стоявшему выше таких пошлостей. По мнению некоторых, Довнар после пережитого самую чуточку поехал рассудком (что, впрочем, Данилу, помнившему свои собственные переживания, ничуть не казалось удивительным). Заявив, что уходит во внутреннюю эмиграцию, Довнар полонизировал имечко, выбил новый паспорт (не без помощи Лалетина, любившего в людях безобидные странности, если они не мешали делу), стал регулярно ходить на мессы в возвращенный католической общине дореволюционной постройки костел. Ездил даже в Польшу, чтобы присмотреться к исторической родине, но нашел ее скучноватой и тесноватой.

Данил, отставив рюмку, достал из сумки атлас, нашел нужную страницу, провел по карте авторучкой:

— У вас есть лоции этих мест?

— У меня есть лоции в с е й Шантары, — с достоинством сказал капитан. — Со всеми судоходными протоками.

— Меня интересуют эти места.

— Здесь? — капитан заглянул ему через плечо. — Второй шкаф, третья полка…

— Доставайте.

Данил возился минут десять, совмещая в уме речные лоции и полученные от Глаголева карты. Поднял голову:

— Сможете пристать здесь? А здесь? Здесь? Глубина у берега неизвестна, правда…

— Эхолот у меня японский. Как и прочее оборудование. С моей осадкой в восемьдесят сантиметров и водометом прижмусь к любому бережку, лишь бы он был не болотистый…

— Ну и прекрасно, — сказал Данил. — Кто сейчас на борту?

— Пятеро. Нет радиста, кока, обоих стюардов и механика.

— С теми, что есть, в рейс выйти сможете?

— Если будет приказ.

— Считайте, вы его получили, — сказал Данил. — Сколько у вас оружия?

— Охотничьего — полная стойка. В сейфе три пистолета, автомат и помповушка.

— Горючее?

— Полные баки.

— Мои приказы обсуждению не подлежат?

— Не подлежат. Пока нет отменяющих их распоряжений шефа.

— Заприте радиорубку, — сказал Данил. Написал на листке несколько строк, вложил его в конверт и заклеил, лизнув языком. — Всякое сообщение с берегом прервать. С наступлением темноты отвалите и пойдете к устью Номочона. В шесть утра вскроете этот конверт. Если кто бы то ни было, кроме меня, попытается силой вторгнуться на борт, уходите, не дожидаясь темноты. Никаких распоряжений из «Интеркрайта», если они не подтверждены лично мной, не выполнять. В ком из экипажа не уверены?

— Уверен во всех.

— Раздайте оружие. С властью не воевать — просто уходите… — он чуть не ляпнул «в море», настолько этот разговор напоминал диалог из пиратского романа. — Если придут не власти, а кто-то д р у-г о й — разрешаю при необходимости открывать ответный огонь. Но не увлекайтесь, ваша задача — беспрепятственно уйти из Шантарска. Вопросы будут?

Капитан Ежи Довнар смотрел на него истово, азартно, влюбленно.

— Это ведь не игра? — спросил он звенящим голосом. — Не маневры? Правда?

— Это война, — сказал Данил. — Наша маленькая война…

…Выйдя на набережную, он вынул и перечитал украдкой сунутую Ларой в карман записку: «Одного я узнала. Раз пять видела в „Жар-Птице“. Лет сорока, зовут Батуала».