Гарри прогуливался там с Бриттен до работы, в утренних зимних сумерках. Он вспоминал, что иногда собака убегала в лес на холме, расположенном над тропой, но возвращалась по первому зову, хотя ее явно интересовало что-то, притаившееся в зарослях. Позже, когда Гарри гулял с другом и двумя собаками, они обнаружили на свежевыпавшем снегу следы лап размером с ладонь, рядом с которыми не было человеческих следов. Оба мужчины решили, что это какая-нибудь огромная бродячая собака, и двинулись дальше своим путем. За следующим поворотом была маленькая полянка, где они увидели своих питомцев резвящимися с хозяином этих следов, и отнюдь не с собакой.
«Он был нескладным, – рассказывал Гарри, – но при этом огромным, с роскошной шелковистой шерстью, как будто только что вышел из собачьего салона». Бриттен и волк вели себя так естественно и дружелюбно, словно были уже давно знакомы. Гарри предположил, что они, вероятно, встречались как раз тогда, когда она убегала от него. «Они соприкасались носами и терлись друг о друга, как старые приятели, – вспоминал он. – Собака моего друга его почти не интересовала… В какой-то момент волк встал рядом с Бриттен и перепрыгнул боком через ее спину. Это выглядело невероятно мило». Двое мужчин зачарованно наблюдали за происходящим, стоя в серых сумерках под сыплющимся снежком, не зная, как реагировать и опасаясь за своих животных. Как и все мы в те первые дни, они принимали решения на лету. В итоге они подозвали собак и взяли их на поводки, и тогда волк закинул морду к небу и начал безостановочно выть. Не понимая, что это может означать – возбуждение, перерастающее в агрессию, или что-то еще, – мужчины предпочли ретироваться[14]
.Гарри, как и я, был пленен с первого взгляда. Он воспитывался в единении с природой. С самого раннего детства отец (сменивший кучу профессий, одновременно занимаясь охотничьим промыслом) учил его выслеживать зверя, стрелять и выживать в лесу. Четырехлетним ребенком Гарри подружился с осиротевшим детенышем пумы, которого приютила его семья, и это увлечение дикой природой и животными сохранилось до его совершеннолетия. Затем получил степень по геологии в Университете штата Вашингтон в Сиэтле и стал подрабатывать гидом-проводником, водя группы туристов к заброшенным шахтам в центральной части Каскадных гор. Кроме того, он в одиночку исследовал труднодоступные, нехоженые участки, где несколько раз мельком видел диких волков (хотя по официальным данным их там не было). Он также работал волонтером в зоопарке Сиэтла «Вудленд Парк Зу», где получил возможность проводить время с волчатами, с которыми у него возникла особая связь.
В 1996 году Гарри переехал в Джуно, получив предложение по работе и следуя зову искателя приключений. К тому же здесь присутствовала романтическая составляющая: его давняя подруга отправилась на север раньше его. И хотя они в итоге расстались, Гарри осел в Джуно, покинув материк (как называют жители Аляски континентальные штаты Америки), и стал совершать в одиночку длительные прогулки по нехоженым горным тропам. После того как он взял Бриттен из местного приюта для животных, она стала его постоянным компаньоном и, как показало время, посредником в общении с миром дикой природы.
Чаще всего он встречал волка еще до рассвета, и не только в районе Браверхуд, но и на северной оконечности заказника дикой природы прибрежной зоны Менденхолл – огромного экологического приливно-отливного участка с островками деревьев, примыкавшего к жилым кварталам города, индустриальной зоне и аэропорту. Эту местность с трудом можно было назвать дикой в том смысле, в каком понимают на Аляске, если не считать того, что сейчас ее патрулировал символ этой дикой природы, преображая своим присутствием.
Несмотря на то что Бриттен была стерилизована (здесь наблюдалась некая тенденция, пусть и с частыми исключениями), она была крупной, крепко сбитой, высокой и больше других собак подходила волку по весу, хоть уступала в силе и грации, как, впрочем, и все остальные собаки. Эти двое, казалось, прекрасно понимали друг друга. Волк позволял собаке игриво покусывать его, толкать – в общем, задираться. Позволяя все эти выпады в свой адрес, Ромео не реагировал в ответ – еще одно проявление его добродушной снисходительности, которая казалась неотъемлемой частью его натуры.