Письмо было коротким. Пробежав его глазами, Ань Цюань нахмурился. Он чувствовал, что советники ждут новостей, однако не мог сдержать волнение и не прочитать письмо вслух:
– «Моему государству выгодно, когда его враги нападают друг на друга. О чем же беспокоиться? Обескровьте захватчиков, и Цзинь почтит вашу память».
В тронном зале воцарилась тишина – министры переваривали услышанное. Один или два из них побледнели, взволнованные. Помощи не будет. Более того, новый император назвал тангутов врагами и больше не может считаться союзником, как когда-то его отец. Возможно, эти несколько слов означают, что Западному Ся пришел конец.
– Готово ли наше войско? – нарушил молчание Ань Цюань.
Прежде чем ответить, первый министр низко поклонился, пряча страх. У него не хватало духу сказать правителю, как плохо подготовлены воины. За поколения мирного существования они больше преуспели в шашнях с городскими шлюхами, нежели в боевых искусствах.
– Казармы полны, повелитель. Ваша гвардия поведет воинов, и они отбросят дикарей обратно в пустыню.
Ань Цюань сидел неподвижно, зная, что никто не посмеет прервать его мысли.
– А кто будет охранять город, если гвардия выйдет на равнины? – наконец произнес он. – Крестьяне? Нет. Я долгие годы кормил и поил войска, пора бы им и отработать полученные милости.
Правитель словно не заметил недовольного выражения лица первого министра. Он был кузеном Ань Цюаня и держал городских писцов в строгости. К несчастью, когда требовались серьезные решения, первому министру не хватало ума.
– Пришлите ко мне командующего войском, нужно разработать стратегию наступления, – сказал Ань Цюань. – Похоже, время переговоров и писем закончилось. Я обдумаю послание императора Вэя и свой ответ позже, когда мы покончим с ближайшей угрозой.
Один за другим министры вышли из тронного зала, скованные жесты свидетельствовали об их страхе. Три сотни лет страна жила в мире – никто не помнил ужасов войны.
– Самое подходящее для нас место! – сказал Хачиун, глядя на равнину Си Ся.
За его спиной поднимались горы, взгляд же воина был прикован к зелено-золотым полям, на которых зрел обильный урожай. Три месяца войско с неимоверной скоростью продвигалось вперед от деревни к деревне, почти не встречая сопротивления. Три больших города пали, прежде чем слух о нападении прошел по всей стране и жители стали спасаться бегством. Вначале монголы брали пленных. Когда их число достигло сорока тысяч, Чингису надоели плач и стенания. Его войско не могло прокормить так много лишних ртов, но и оставлять за собой врагов он не собирался, хотя несчастные крестьяне вряд ли смогли бы нанести ему удар. Хан отдал приказ. Резня продолжалась целый день. Мертвых бросили разлагаться на солнце, а Чингис приблизился к горам трупов только один раз – убедиться, что его повеление выполнено. После он о них не думал.
В живых оставляли только женщин, желанную добычу. Не далее как сегодня утром Хачиун нашел двух редкостных красавиц. Сейчас девушки ждали в его юрте, и он вдруг понял, что думает о них, а не о предстоящем набеге. Хачиун тряхнул головой, чтобы отогнать похотливые мысли.
– Крестьяне, похоже, народ не воинственный, а каналы удобны, чтобы поить лошадей, – продолжил Хачиун и посмотрел на старшего брата.
Чингис, подперев руками подбородок, сидел на куче седел рядом со своей юртой. Вокруг весело бурлила жизнь племени. Поодаль мальчишки втыкали в землю березовые прутья. Заметив среди них двоих своих старших сыновей, Чингис с интересом поднял голову. Сорванцы шумно толкались, громко спорили, как лучше расположить ветки. Детям в улусе было опасно водить дружбу с Джучи и Чагатаем – те часто подстрекали приятелей на шалости и проказы, заканчивающиеся обычно тем, что всех мальчишек порознь шлепали матери.
Чингис вздохнул и задумчиво облизнул нижнюю губу:
– Хачиун, мы похожи на медведя, который запустил лапу в мед. Тангуты вот-вот встряхнутся. Барчук говорил мне, что их торговцы хвалились огромным войском. Нам оно еще не встречалось.
Хачиун, нимало не беспокоясь, пожал плечами:
– Ну и что? Еще остался большой город. Тангуты, наверное, прячутся за его стенами. Мы можем уморить их голодом или разрушить стены вокруг их убежища.
Чингис нахмурился:
– Это будет не так-то просто. Опрометчивых решений можно ждать от Хасара. А с тобой я советуюсь потому, что рассчитываю на твои разум и осторожность. Ясно ведь, что в определенный момент воины станут чересчур самонадеянными. Мы не вступали в сражение с тех пор, как вошли в эту страну, и я не хочу, чтобы мои воины растолстели и обленились. Пусть упражняются в боевом искусстве до седьмого пота. И ты вместе с ними.
Хачиун вспыхнул – упрек достиг цели.
– Как прикажешь, брат, – сказал он, кивнув.
Он заметил, что Чингис отвлекся от разговора и наблюдает за сыновьями, которые взобрались на своих косматых лошадок. В игре, придуманной олхунутами, требовалась ловкость. Джучи и Чагатай готовились проскакать галопом вдоль ряда воткнутых в землю прутьев.