В то же время на другом конце спектра находился Джон Макалузо, бойфренд Герцогини. На прошлой неделе он ни с того ни с сего позвонил и предложил встретиться за чашкой кофе. Он много времени проводил с моими детьми, как сообщил он с мягкой улыбкой, и хотел заверить меня, что всегда будет стараться оказывать на них положительное влияние. Это был по меньшей мере превосходный ход, а когда несколько дней спустя мы встретились в ресторане «Олд-Бруквилл-Дайнер», то сразу нашли общий язык.
Он был примерно моего роста, худой, гибкий и полный выплескивающейся наружу энергии. К тому же красив, волосы с проседью, рельефно вылепленные черты итальянского лица. Но более всего бросалось в глаза его невероятное обаяние. С час мы болтали, осторожно избегая темы моего развалившегося брака с Герцогиней и их нынешних отношений, хотя я не раз подавлял желание спросить, говорит ли она со стоном: «Ну иди ко мне, мой маленький герцог!» во время их занятий сексом. Но все время болтовни со смехом и шутками один предмет для разговора темной тучей нависал над нами.
Наконец он об этом заговорил.
– Знаешь, это полный отстой, что я живу в Калифорнии, а Надин – в Нью-Йорке, – устало произнес он. – Прикинь, влюбиться в женщину, которая живет за три тысячи миль!
Вот оно: кот был выпущен из мешка.
Тут была серьезная проблема – и мы оба это знали, – и дело было не собственно в переезде. Либо ему нужно было перебираться сюда, либо она могла решить поехать туда. И, зная адвоката Герцогини, этого жирного ублюдка Доминика Барбару, с его неприлично толстыми губами и склонностью выставлять свою еще более толстую задницу в центр всеобщего внимания, я был уверен, что он использует мои непростые отношения с законом как козырь.
Джон был не дурак; заметив мою реакцию, он тут же добавил, что Надин ни за что не станет ничего предпринимать у меня за спиной. Она знает, какие близкие отношения у меня с детьми, и всегда говорит, что я хороший отец. На этом мы оставили тему, хотя, я думаю, оба понимали, что когда-нибудь этот вопрос снова возникнет во всем своем безобразии.
А моя прекрасная Мисс КГБ – как она вписывалась во всю эту картину?
Глядя на нее с Картером, объединенных любовью к мутированному бандикуту, я надеялся, что она сможет стать тем, что нужно. Возможно, она научится любить моих детей, возможно, и я научусь любить ее так, как когда-то любил Герцогиню, а когда-то – Дениз. Ведь, по правде сказать, я ощущал то же отсутствие полного контакта в наших с ней отношениях, которое я замечал между нею и моими детьми.
Может, со временем пропасть между нашими культурами станет нашей главной силой. В конце концов, у американцев ведь тоже есть собственная великая душа. Если верить Достоевскому, то сущность великой русской души состояла в постоянной и неисчерпаемой необходимости страдать, а сущность великой американской души ваш покорный слуга формулировал так: зачем вообще нам страдать, если наши отцы и деды уже пострадали за нас? Ну разве я с Мисс КГБ не мог бы объединиться в одну совершенную душу? Смесь американского оптимизма с русским фатализмом могла бы породить совершенство.
В любом случае у нас в запасе было несколько лет для сооружения моста через пропасть. Новое тысячелетие наступало – уже через восемьдесят дней, и после его наступления пройдет еще три-четыре года до того, как мне вынесут приговор.
Зазвонил телефон.
– Blyad! – прошипела Мисс КГБ. – Возьми, пожалуйста, трубку! Это отвлекают меня от игры.
Картер повернулся ко мне и кивнул.
– Это отвлекают ее от игры.
–
– Это твой адвокат, – проговорил Магнум, звуча в до-миноре. – Как дела?
– Все хорошо, – автоматически ответил я и тут же осознал, что все и в самом деле хорошо. «Да, – подумал я, – впервые за долгое время я близок к состоянию счастья».
– Есть новости? – спросил я.
– Сегодня был отмечен всплеск активности в офисе федерального прокурора.
Я почувствовал, как похолодело сердце.
– Правда? А по какому поводу?
– Ты знаком с помощником федерального прокурора по имени Дэн Алонсо?
– Нет, – быстро ответил я. – А что?
– Ну, это твой новый помощник, – ответил Магнум. – Он звонил мне и Нику утром, чтобы ввести в курс дела. Джоэл уходит на следующей неделе, и твоим делом теперь будет заниматься Алонсо.
Я скрестил пальцы:
– Ну и как он? Славный малый или придурок?
– Ну-у-у-у… – протянул Магнум, – по шкале от одного до десяти, где придурок – один, а славный малый – десять, думаю, Алонсо попадает между десятью и одиннадцатью.
– Неужели! – воскликнул я.
– Ш-ш-ш! – зашипела Мисс КГБ. – Я не могу сосредоточиться!
Картер поднял голову и приложил палец к губам. Потом опять повернулся к экрану. Усмехнувшись, я сказал в трубку:
– Он что, правда, так хорош?