Волк среди теней

Уже несколько недель он прислушивался к мелочным пререканиям двух книжников, Фелпса и Пикока, и хотя почерпнул некоторую пищу для размышлений, чаще они заставляли его вспоминать слова Соломона: «Во многой мудрости много Печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Накануне вечером эти двое более часа спорили о слове «поезд». Фелпс утверждал, что в Темном Веке оно означало механизированное средство передвижения, а Пикок настаивал, что это просто обобщенное понятие, означающее группу экипажей или фургонов, следующих вереницей. Фелпс доказывал, что у него была книга, в которой объяснялась механика поездов. Пикок тут же показал ему обрывок старинной страницы, на которой шла речь о кроликах и кошках, которые надевали свои лучшие наряды, чтобы пойти пообедать у крысы.

«При чем тут это?» — бесился Фелпс, чья толстая физиономия побагровела.

«Многие книги Темного Века далеки от истины. Видимо, тогда любили привирать. Или ты веришь в деревню разодетых кроликов?»

«Старый ты дурень! — завопил Фелпс. — Выдумки узнавать проще простого. А книга о поездах была правдивой!»

«Откуда ты знаешь? Потому что она казалась правдоподобной? Я как‑то видел картинку с человеком, который размахивал мечом, а на голове у него был прозрачный горшок. Якобы он ходил по луне».

«Еще одна выдумка, но это ничего не доказывает!»

И так они продолжали и продолжали бы без конца. Спор этот показался Шэнноу совершенно бессмысленным.

По отдельности каждый был убедителен. Фелпс утверждал, что Темный Век длился около тысячи лет, в течение которых наука создала много чудес, в том числе поезда и летательные лодки, не говоря уж о пистолетах и всяком грозном военном оружии. По мнению же Пикока, Темный Век не превышал ста лет, и в доказательство этого он ссылался на обещание, которое Христос дал своим ученикам — что некоторые из них доживут до наступления конца.

«Если его обещание было бы лживо, — доказывал Пикок, — тогда бы Библию отвергли, как еще одно измышление Темного Века!»

Шэнноу инстинктивно склонялся к библейской точке зрения Пикока, однако Фелпс казался более свободным от предрассудков и истинно любознательным.

Шэнноу выбросил из головы эти туманные споры и сосредоточился на том, что происходило вокруг. Впереди лавовые пески оканчивались, и вскоре он уже ехал вверх по зеленому склону. На гребне он остановил лошадь и долго осматривал простирающуюся внизу долину с пышной растительностью и серебряными лентами ручьев и речек.

Шэнноу разглядывал открывшуюся перед ним панораму очень долго, но не обнаружил никаких признаков жизни или следов человеческого обитания. Он начал спускаться в долину, настороженно оглядываясь, потом выехал на оленью тропу, которая привела его к озерку. Почва по его берегам была испещрена следами всевозможных животных — коз, овец, оленей, дикого скота и даже отпечатками львиных и медвежьих лап. На стволе высокой сосны возле озерка в десяти футах над землей виднелись борозды, оставленные когтями, — метка, которой бурые медведи отмечают границы своих охотничьих участков. Медведи — разумные существа и не дерутся друг с другом из‑за участков, а просто оставляют метки на деревьях. Пришлый медведь становится на задние лапы и старается дотянуться до метки. Если ему удается поставить свою выше, то хозяин участка, убедившись, что его возможный противник крупнее и сильнее, тут же удаляется на поиски нового участка. Такой порядок нравился Шэнноу, но и он не исключал возможности ловких обманов.

В Ольоне очень небольшой медведь пометил границы огромного участка. Он проснулся от спячки в разгар зимы и с сугробов, окружавших деревья, ставил свои метки в трех футах выше старых. Шэнноу испытывал симпатию к хитрецу.