Волк среди волков

Он взглянул на часы. Половина двенадцатого. Поздненько для человека, который встает в пять, в половине пятого, а то и в четыре! Видно, там опять горит! Что-нибудь не так с ротмистром, или фрау Эва узнала наконец что-то о Виолете, или же она хотела справиться, сколько сегодня накопали картофеля — иногда у нее являлись такие фантазии! Временами она бывала дочерью своего отца, и тогда ей казалось, что надо присмотреть за молодым служащим.

Весело насвистывая, идет Пагель через усадьбу на виллу. Хотя он должен немедленно явиться к фрау фон Праквиц, он все-таки дает небольшой крюк и заходит в конюшню. Заспанный сторож вскакивает — но все в наилучшем порядке. Кобыла уже опять стоит в своем боксе и смотрит на Пагеля живыми блестящими глазами. Невероятно длинноногий жеребенок спит. Пагель посылает спать и сторожа.

Ему открывает сама фрау Эва. Она очень изменилась за последние недели. Эти вечные поездки, мучительная и безумная надежда, печальное возвращение, гложущее ожидание чего-то, что никогда не наступает, изо дня в день ужасная неизвестность, которой она предпочла бы любое знание, — все это наложило на нее отпечаток, заострив черты ее лица.

Ее глаза, обычно столь приветливые, улыбчивые глаза, смотрят сухим горящим взглядом.

Но не только это: с тех пор как фрау Эва не следит за собой, не ест регулярно, ее тонкая, золотистая, как персик, кожа носит на себе следы увядания; на шее образовались складки, щеки обвисли… У этой так сильно изменившейся женщины изменился даже тембр голоса. Она умела так красиво смеяться, она была женщиной, жившей в ладу с собой и с миром. В ее голосе было что-то чувственно-зрелое, какие-то волнующие вибрации. Все ушло, ушло… Торопливый и бесцветный, резкий голос звучит так, будто у нее пересохло в горле.

Этим резким тихим голосом она холодно здоровается с Вольфгангом. Фрау Эва остается в передней, она мерит его злым взглядом.

— Очень сожалею, господин Пагель, — говорит она поспешно, — но я этого не потерплю. Я слышала, вы завели грязные шашни, вы склонны использовать свое положение, чтобы заставить девушек…

О фрау Эва, бедная, увядшая фрау Эва! Ни о чем она не сожалеет, а вся кипит и жаждет мести. Фрау Эва, еще несколько недель назад готовая на многое закрывать свои улыбчивые глаза, теперь хочет отомстить мужчинам за дочь! Все грязно — грязь, грязь, куда ни кинь! Но поблизости от себя она грязи не потерпит! Она знать не хочет всех этих мерзостей — и точка!

Пагель выдерживает суровый взгляд разозленной женщины, он улыбается, в уголках глаз набегают морщинки: ну как тут быть серьезным? Он смотрит со стороны, он мыслит до известной степени объективно и не может понять, как эта несчастная женщина, эта скорбящая мать, возится со сплетней… Улыбаясь, качает он головой.

— Нет, фрау фон Праквиц, — говорит он дружелюбно. — Можете не сомневаться: в грязных шашнях я не повинен.

— Но мне сказали! — настаивает фрау Эва. — Вы…

— Охота вам слушать всякие враки! — с неизменным дружелюбием отвечает Пагель. — Ни о каких шашнях не может быть и речи! Мне, право, не хочется говорить с вами на такие темы.

Фрау фон Праквиц делает нетерпеливое движение, ей-то как раз этого и хочется. Ненависть, бешенство толкают ее бросить в лицо молодому человеку все, что она о нем узнала. Хорошо бы услышать в ответ объяснения, оправдания, еще лучше — признание!

Но Пагель быстро оборачивается. Он давно понял, почему этот разговор ведется здесь, в передней. Так и есть, на кухонной лестнице стоит Зофи Ковалевская. Она хочет спрятаться, но уже слишком поздно.

— Идите-ка сюда, Зофи! — кричит Пагель. — Вы — единственная, от которой я хотел бы слышать эту историю. Расскажите-ка барыне, что вы сделали, чтобы не пришлось копать картофель…

Фрау Эва медленно краснеет, она пытается удержать молодого человека, но он уже идет прямо на девушку, без малейшей угрозы, нет, свободно, дружелюбно…

— Ну, Зофи, — говорит он. — Не робей, девочка, рассказывай, рассказывай. Или еще лучше: изобрази, как ты хотела показать мне свое колено! Ну же?

И тут выясняется, что Зофи Ковалевская не идет до конца ни в хорошем, ни в плохом. Она поскользнулась, попала под колеса — но и подлой-то по-настоящему не стала. У нее нет мужества довести до конца свои пакости она труслива…

Несмотря на то что Пагель исполнен добродушия, у нее внезапно вырывается крик ужаса. Она поворачивается, бежит вниз по кухонной лестнице, хлоп! Дверь стукнула, только Зофи и видели.

Пагель возвращается к фрау фон Праквиц. Теперь в нем уже нет ни следа хвастливой беспечности, он говорит, почти извиняясь:

— Дело в том, что я приказал ей завтра же утром приступить к сбору картофеля. Ее лень — плохой пример для деревни.

Фрау фон Праквиц смотрит на него. Краска досады и стыда не совсем сбежала с ее лица. Что-то осталось — намек на здоровый румянец. Нет, жизнь не так уж уродлива, стара, гнила, она может еще быть молодой, свежей, чистой.

Фрау Эва говорит чуть ли не оправдываясь:

— Я взяла Зофи в горничные. Она предложила мне, а я была в таком затруднительном положении. Но прошу вас, войдите же, господин Пагель.