Волк среди волков

— Помилуйте, Ковалевский! — Штудман решительно остановился. И сейчас же быстро зашагал вперед, во все сгущающуюся тьму. — Где же тут быть порядку, если люди просто берут что им надо? Ведь для имения это разор!

Ковалевский упорно молчал, но Штудман настаивал:

— Так как же, Ковалевский?

— А это разве порядок, вы, барин, меня простите, когда люди работают, а детишки у них голодом сидят?

— А почему они не купят то, что надо? Раз они работают, у них должны быть деньги!

— Так это же не деньги, а бумага. Никто ничего не продаст — кому нужна бумага!

— Ах так, — сказал Штудман и опять остановился, но на этот раз менее решительно. Затем, идя дальше, продолжал: — Все же, Ковалевский, вы сами понимаете, что с имением не управишься, если каждый будет брать что ему нужно. Вы тоже хотите получать жалованье вовремя, а откуда его взять, когда нет доходов? Поверьте мне, господину ротмистру нелегко.

— Старый барин всегда управлялся, он зарабатывал много денег.

— Но, возможно, что ротмистру труднее, ведь он платит тестю за аренду.

— Этого в Альтлоэ не знают!

— Вы хотите сказать, что им до этого дела нет?

— Да, им дела нет.

— Так как же, Ковалевский, по-вашему, они поступают правильно, когда тащат?

— Если негде взять корму для козы… — завел опять свое старик.

— Вздор! Я спрашиваю, по-вашему, они поступают правильно, Ковалевский?

— Я бы этого делать не стал. Но ведь мне рожь и картошка из имения идут, и пастбище для коровы даровое…

— Я спрашиваю, Ковалевский, по-вашему, они поступают правильно?

Фон Штудман почти кричал. Пагель рассмеялся.

— Чего вы смеетесь, Пагель? Нечего дурачиться! Старый человек, безусловно никогда не воровавший, провозглашает право на воровство у своего же собственного работодателя! Случалось вам воровать, Ковалевский?

Смешно — господин фон Штудман кричит на него, старика, как прежде кричал управляющий Мейер. Но крик не испугал приказчика, он спросил так же спокойно, как всегда:

— То, что называете воровать вы, или то, что называем воровать мы?

— Разве это не одно и то же? — проворчал Штудман. Но он и сам знал, что это не одно и то же.

— Разрешите задать вопрос, господин фон Штудман? — вмешался Пагель.

— Пожалуйста, — сказал Штудман. — Подобное падение нравов как будто очень вас забавляет, милейший господин Пагель!

— Почти совсем стемнело, — сказал Пагель, очень довольный, — а господину Ковалевскому известно, что мы оба не знаем, где проходят межи. Скажите-ка, Ковалевский, где свекловичное поле?

— Еще пять минут идти по дороге, а потом направо по жнивью, его и при звездах видать.

— А участок, засеянный пшеницей?

— Еще три-четыре минуты по дороге. Прямо на него и выйдем.

— Так вот, Ковалевский, — сказал Пагель с мальчишеским задором, — раз вы полагаете, что люди вправе брать чужое, чтобы кормиться, так чего же вы не проплутаете с нами в темноте — много мы знаем, где нам искать!

— Пагель! — воскликнул Штудман.

— Этого, барин, я не могу. Разве это порядок! Если вы мне приказали, не могу же я вас за нос водить.

— Ну вот! — сказал Пагель, весьма довольный. — Теперь все ясно. Вы, Ковалевский, человек порядочный, господин Штудман стоит за порядок. А альтлоэвские поступают непорядочно! Вы, правда, понимаете, почему они это делают, но порядочным вы это не считаете, правильным вы это не считаете!

— Да, барин, пожалуй что и так. Ну, а когда козу кормить нечем?..

— Довольно! — крикнул Штудман. — Недолго же вы торжествовали, Пагель!

Некоторое время они молча шли в темноте. Звезды мерцали на почти черном небосводе, и куда ни оглянись, всюду вокруг они видели только различные оттенки черного и серого.

Немного спустя Пагель опять заговорил. Ему пришла в голову одна мысль и как нельзя более кстати. Ибо он чувствовал, что педант Штудман с его замашками гувернера злится на нерешительного приказчика, у которого и в мыслях и в чувствах полная неразбериха, и Пагель возымел желание примирить Штудмана с отцом славной Зофи.

— А вообще, Штудман, — сказал он, — господин Ковалевский очень беспокоится об уборке. Он говорит, что упущены три недели.

— Верно! — подтвердил приказчик.

— Нечего сказать, весело, — проворчал Штудман.

— Ковалевский говорит, надо поскорее достать людей. А господин ротмистр потерпел в Берлине крах (еще один человек потерпел в Берлине крах слышите, Штудман!), вот Ковалевский и говорит, что необходимо получить уборочную команду из тюрьмы.

— Я говорю?.. — с удивлением спросил Ковалевский.

— Да, мне ваша дочь сегодня рассказывала. А тюрьма уже почти опустела, столько оттуда отправили уборочных команд, вот Ковалевский и говорит, что надо поспешить, не то на нашу долю никого не останется.

— Я говорю?.. — спросил старик с еще большим удивлением.

— Да, — сказал Штудман, — я уже говорил с господином ротмистром. Но он думает, что это обойдется слишком дорого. Кроме того, арестанты ничего не смыслят в полевых работах. А вы, Ковалевский, значит, считаете, что их надо взять?

— Я? Нет, барин. Ведь это же все преступники.

— Правильно: воры. Но господин Пагель говорит, будто вы ему сказали…

— Его дочь, Штудман, Зофи…

— Ну, ваша дочь. А вашей дочери, верно, вы говорили…