Волк среди волков

После раздосадовавшей его встречи с тайным советником ротмистр, следуя потребности в одиночестве, невольно углубился в лес; уже давно миновали отец с дочерью расчищенные просеки и по охотничьей тропе пробрались в глухую чащу, известную под названием «Черный лог». Здесь, у самого края тешовских владений, бор был запущенный, дремучий. Редко добирались сюда рабочие, чтобы расчистить и проредить чащобу. Земля, в этих местах обычно ровная как ладонь, здесь вздулась буграми и волнами, между которыми залегли темные ложбины; там в котловинах пробивались ручьи, не пересыхавшие и в сухое лето и питавшие почти неприступное болото, где водились кабаны. Высоко возносились темные сосны и ели, окруженные непролазными зарослями ежевики, даже браконьерам не удавалось здесь чем-нибудь поживиться — Черный лог был слишком неприступен.

И среди этой дремучей лесной глуши стоял вооруженный до зубов человек и без всякого на то законного права говорил зятю владельца: «Стой!» Да и говорил-то еще невежливо.

Виолета фон Праквиц в первый момент вскрикнула от испуга. Однако теперь она стояла спокойно, только дышала глубоко, что-то говорило ей, что этот солдат связан с ее лейтенантом, что после долгой разлуки она, возможно, опять увидит его…

А ротмистр, который в первый момент только ахнул от неожиданности, отозвался на окрик «Стой!» в лесу, где отдавать такие приказания приличествовало бы скорее ему, не так сердито, как можно было бы ожидать. Дело в том, что человек, столь невежливо окликнувший его, был в мундире, а на ротмистре мундира не было. Для ротмистра же не существовало более непреложной истины, чем та, что любой военный вправе приказывать любому штатскому. Это правило он всосал с молоком матери, пронес незыблемым через всю свою офицерскую жизнь — и поэтому он сейчас же остановился и, уставив глаза на часового, стал ждать, что будет дальше. (Молча ждать тоже входило в это правило. Какой-нибудь штафирка, конечно, стал бы любопытствовать и расспрашивать; старый служака молчит и ждет.)

И верно, как только человек увидел, что они не собираются оказывать сопротивление или бежать, он приложил к губам свисток и свистнул — не слишком громко и не слишком тихо. Затем он отнял свисток от губ и сказал вполне миролюбиво:

— Господин лейтенант сейчас придет.

Не будь ротмистр зачарован военной атмосферой, о которой так стосковался, поведение дочки должно было бы показаться ему несколько странным. Она то краснела, то бледнела, то брала его за руку, то опять отпускала, то глотала слюну, а теперь чуть не смеялась…

Но ротмистр не обращал на это внимания, он радовался, как только может радоваться офицер в отставке, когда после всяких штатских дрязг вдруг попадет на плац-парад. С одобрением смотрел он на часового, а часовой в свою очередь с одобрением смотрел на то красневшую, то бледневшую Вайо.

Тут в кустах что-то зашуршало — не напрасно был дан свисток, все идет как по-писаному! — и из чащи вышел лейтенант, поджарый парень с сухими чертами лица, колючими холодными глазами и редкой рыжеватой щетиной на подбородке. Вайо смотрела на него широко раскрытыми сияющими глазами, теперь это на самом деле, вправду, наконец-то был лейтенант, ее лейтенант!

Но лейтенант не взглянул на Виолету, он не взглянул и на ротмистра, а подошел к часовому.

Часовой доложил:

— Двое штатских, господин лейтенант!

Лейтенант кивнул и, словно только сейчас заметив обоих, поглядел на них своими колючими светлыми глазами.

«Жалко, что Фриц не в шлеме! Как бы мне хотелось увидеть его хоть разок в шлеме!» — мелькнуло в голове у Виолеты.

Но лейтенант, что-то соображая, глядел на обоих из-под походной фуражки. Казалось, он не узнавал Вайо, казалось, он ничего не слыхал и о ротмистре.

— Кто такие? — холодно спросил он.

Ротмистр оживился, он представился, коротко, по-военному доложил, что он зять здешнего владельца и гуляет в своем лесу — словом, он очень рад, надо полагать, маневры, рейхсвер…

— Благодарю вас! — коротко сказал лейтенант. — И будьте так любезны без промедления уйти обратно той же дорогой, какой пришли! И будьте так любезны хранить полное молчание об этой встрече! В интересах государства необходимо строго соблюдать тайну! — Он замолчал и серьезно посмотрел на ротмистра. Потом прибавил: — Прошу растолковать это и фройляйн.

Вайо с упреком и мольбой глядела на своего Фрица. Это она-то, она предаст его, ведь она же выдержала и не поддалась на попытки матери вынудить у нее признание. Как это гадко со стороны Фрица! Что он не узнал ее при отце, это правильно, хотя он преспокойно мог подмигнуть ей. Но то, что он себя так держит, словно она, она может проговориться, когда она ему так предана, нет, это гадко с его стороны!