Волк среди волков

— Вы по-настоящему жили с ней?

— Конечно! А как же иначе? Сейчас этим никого не увидишь! Я думал, будет так же, как и с прежними. Она спокойнее и милее, значит, выдержим немного дольше. И когда это кончилось, как раз перед тем, как мне сюда ехать, я решил: очень надо! Плакать не буду! Найдется другая! Знаете, говорит Пагель, подумав, — если поразмыслить как следует, это же черт знает как подло так рассуждать. Но что поделаешь, все так говорят, все так поступают, и тебе уже кажется, что так оно и есть…

— И так оно и есть! — упрямо заявляет Вайо.

— А вот и нет! — задорно протестует Пагель. — В этом-то и есть мое открытие! Я уже несколько недель толкусь здесь в Нейлоэ, и все мне нравится, спасибо; но по-настоящему ни к чему тут у меня сердце не лежит. Раньше, бывало, только проснусь, уже радуюсь, без всякой особой причины, просто потому, что существую, а теперь я думаю: эх, опять день впереди, ну, быстро, влезай в штаны, принимайся за работу, может, скорей время пройдет…

— Совсем как я, — говорит Вайо. — Меня тоже ничто уже не радует.

— Общая болезнь, сударыня! Я сейчас вам все по пальцам перечту! Итак, ничто больше не радует, ничто не забавляет, и в теле тоже настоящей бодрости нет…

— Я вам вот что скажу, — заявляет Виолета с важным видом. — Я про это читала. Это у вас просто от воздержания — вы ведь с ней жили по-настоящему.

— Ух ты черт! — удивляется Пагель. — Для вашего возраста, фройляйн, это очень мило!

С минуту он молчит в раздумье. В нем подымаются сомнения: хорошо ли рассказывать такой молоденькой девушке, именно этой молоденькой девушке, о своем открытии? Но затем он успокаивается: будь она такой, как можно предположить по ее словам, она бы такого не сказала! Люди, действительно испорченные, стараются скрыть свою испорченность.

— Нет, — говорит он немного спустя, — в деревне девушек хватает. В том-то и заключается мое открытие, что на каждом углу не стоит другая. Или нет, стоит именно другая. А ищешь все ту же. Счастье может дать только та же. И вы ищете все того же…

Она на минуту задумалась, потом сказала:

— Я сама не знаю, сама не понимаю. Нет мне покоя, все меня куда-то гонит, и вот, как я посмотрела к вам в окно, мне и пришло в голову: все равно, кто ни будь, любой может меня успокоить…

— А я, — сказал Пагель, — понял только сейчас: какая бы девушка мне ни нравилась, я сразу же сравниваю ее с Петером, и тогда мне ясно: из этого ничего не выйдет.

— Понимаете? — спрашивает Вайо, она почти его не слушала. — О таких вещах ведь никого не спросишь! Ни родителей, никого. Я целыми днями про это думаю, а по ночам мне это же снится. Иногда мне кажется, я с ума сойду. Когда папы с мамой дома нет, я пробираюсь к папе в кабинет и роюсь в энциклопедическом словаре. И как почитаешь словарь да редеровскую книгу почитаешь, вот и выходит, будто так оно и есть, и мне так грустно станет. А потом я опять думаю: не может этого быть…

— Конечно, не только тело, — продолжал Пагель. — Это вы придумали. Если бы только тело, любой мужчина любой девушке подходил бы, а тут взглянешь на других, и видишь: нет, не подходят.

— В этом вы правы, — заметила она. — Но, может быть, все же подходит не один, а несколько? Может быть, очень многие? Только не все! Все, конечно, не подходят.

— А я думаю: только одна! — сказал Пагель. — И я ужасно рад, что понял это…

— Господин Пагель… — говорит она робко.

— Да?

— Господин Пагель… мне тогда… ужасно хотелось пойти к вам в комнату.

Он молчит.

Она настаивает:

— Это, конечно, очень грубо, так прямо говорить, но от правды не уйдешь. Мне всем приходится врать, даже Фрицу. Вот и хочется хоть вам сказать правду.

— А потом бы у вас обязательно на сердце кошки скребли, — говорит он осторожно. — И у меня тоже.

— Послушайте, — снова начинает она, — вот сейчас, у окна, вы только потому такой были, что мне всего пятнадцать лет и что тот, кто спутается с пятнадцатилетней, — подлец?

— Нет! — говорит он в смущении. — Об этом я не подумал.

— Вот видите! — торжествует она. — Тогда, значит, и мой лейтенант не подлец.

Она остановилась, они часто останавливались, пока шли деревней. Сейчас двенадцатый час, а в страду об эту пору все уже спят. Она отпустила его руку, он почувствовал, что она хочет что-то сказать.

— Ну? — спрашивает он.

— Пожалуйста, — запинаясь и в то же время с каким-то отчаянным упорством, почти с мольбой просит она, — пожалуйста, вернемся обратно к вам, мне так хочется…

— Нет, нет, — мягко протестует он.

Но она уже обвила руками его шею, она прижимается к нему, смеется и плачет сразу, осыпает его поцелуями, она соблазняет его…

И от этого соблазна все в нем холодеет, он не отталкивает ее, он даже держит ее, не сжимая, в своих объятиях, только чтобы она не упала. Он уже не забывает, что она еще почти ребенок… Рот его холоден, и кровь холодна, он не чувствует, чтобы в нем подымалось пламя…