Волк среди волков

— Прошу не перебивать! — оборвал его офицер. — Без всякого сомнения, до ночи они будут скрываться в лесу. Я попробую с частью моих людей поймать их там, хотя и считаю это дело довольно безнадежным, леса слишком велики. Ночью мы должны сосредоточить свое внимание на проселочных дорогах и лежащих в стороне деревушках. По ним они будут пробираться; там будут пробовать раздобыть одежду и еду… Возможно, мы задержим их еще сегодня же ночью. Ночью они еще не уйдут далеко.

— Только моей жене этого не рассказывайте, уважаемый! — воскликнул тайный советник.

— Нейлоэ — единственное безопасное сейчас место отсюда до Берлина, — с улыбкой заявил офицер. — Это бесспорно. Здесь ведь наш главный штаб. Лежащим в стороне деревушкам, вот кому может плохо прийтись, но мы позаботимся об их охране. Так же одиноко стоящим крестьянским дворам — но их мы предупредим. Если мы даже и не увидим пятерых сбежавших, все же мы приблизительно знаем, где они. Я считаю, они могут пройти в среднем шестьдесят километров за ночь, в первую ночь несколько меньше, затем побольше. Если задержаться, чтоб раздобыть еду, опять пройдут несколько меньше. Я предполагаю, что в первую ночь они пойдут не на запад, а на север, чтобы обойти этот неспокойный для них район. Правда, тут у них на пути Мейенбург…

Ему пришла в голову какая-то мысль. Он посмотрел на Марофке, спросил:

— Вы не знаете, есть у кого из них связь с Мейенбургом: родственники, невеста, друзья?

— Нет, — сказал старший надзиратель.

— Что значит «нет»? — резко оборвал его начальник. — Не знаете, или у них никого там нет?

— У них никого там нет, — сердито буркнул Марофке.

— Поскольку это вам известно, конечно, — насмешливо заметил начальник. — Вам, как видно, не очень-то много известно! Да? Благодарю вас! Вы нам больше не нужны, господин старший надзиратель; дайте мне только знать, когда вы с вашей командой выступите в Мейенбург.

— Слушаюсь! — сказал старший надзиратель, взял под козырек и вышел из конторы.

Все посмотрели ему вслед, но никто не сказал ни слова на прощанье, даже фон Штудман. Вольфганг посмотрел на всех по очереди. Тайный советник мурлыкал: «Скоро, увы, проходят дни счастья…»

Начальник благосклонно улыбался.

Фрау фон Праквиц сказала:

— Он с первого же раза мне не понравился…

— Господин Пагель другого мнения… — заметил Штудман.

— Простите, я сейчас вернусь, — сказал Пагель и быстро вышел из конторы.

Старший надзиратель Марофке прошествовал мимо толпившихся жандармов, его потешное брюшко покачивалось на субтильных ножках в безупречно отутюженных брюках, усы топорщились, как у кота, обвислые щеки были багрового цвета. Он не смотрел ни направо, ни налево, он смотрел прямо перед собой и ступал так твердо, что при каждом шаге вздрагивали его обвислые щеки. Но если господин Марофке и не видел ничего, ушей заткнуть он не мог, он слышал, как один из жандармов удивленно спросил:

— А это что за птица?

— Эх, брат, он-то и недоглядел, как те тягу дали!

— Ах так! Значит, это из-за него мы всю ночь в лесу проторчим!

Марофке, глазом не моргнув, направился прямо к казарме для жнецов. Он сел на скамейку, на которой так часто сиживал, раздражая этим все население Нейлоэ, и опять уставился в одну точку.

В казарме стояли шум и суетня, как обычно во время сборов. Сердито, раздраженно бранились надзиратели; зло, яростно огрызались арестанты Марофке не вставал. Он знал, все цело, ни одно одеяло не выменено на табак, ни одна простыня не спалена на фитили, ни одна лопата не забыта на поле. Все в полном порядке, только пяти человек не хватает. Пусть даже их изловят еще сегодня (во что Марофке не верил), отношение к нему испорчено раз и навсегда: он упустил пять человек, из-за него отозвана уборочная команда. Этого пятна с него никто не смоет!

Правда, есть его донесение тюремному начальству. Он проявил дальновидность; он просил о смене как раз этих пятерых человек — но даже это не смоет с него пятна! Канцелярские крысы, отклонившие его просьбу, приложат все старания к тому, чтобы умалить значение его ходатайства. Ведь оно совершенно необоснованно, нельзя по такому ходатайству отзывать людей, арестанты имели бы полное право жаловаться! А если он, Марофке, действительно настолько не доверял этим пятерым, он обязан был глаз с них не спускать и день и ночь не отходить от них ни на шаг, не доверяться неопытному помощнику — ах, совьют они ему крепкую веревку! Сослуживцы его недолюбливают, они свалят на него всю вину, а тут еще доклад управляющего имением и жандармского офицера.