Волк среди волков

В конечном счете он подлец ровно настолько, насколько должен был стать подлецом в этой жизни. Вот он сидит, сжав голову руками, деревенский донжуан, таинственный лейтенант Фриц, скорый в действиях и в любви. Его жизнь была бесшабашная жизнь — запах пороха, долгие поцелуи с привкусом крови, гладкое, холодное оружие в руках и гладкие холодные тела девушек под платьем, огонь в небе — от пылающих после обстрела деревень — и вечный всепожирающий огонь в теле. Он мог хладнокровно поджечь дом какого-нибудь Гаазе, если это было ему нужно, но он мог также вбежать в объятый пламенем сарай, чтобы вывести лошадей — таков он!

И именно потому, что он таков, он не станет ждать вечера, чтобы удостовериться насчет оружия. Нет, он поедет сейчас же, и если оружие сгинуло, то сгинуть и ему — в точности так, как он сказал этой проклятой девчонке. Он хорошо знает, что для многих лейтенант Фриц — человек сомнительный, и майору он нужен только потому, что его можно использовать для определенных поручений. Но у него есть своя честь, и для этой чести невыносимо зависеть от молчания какой-то фройляйн фон Праквиц.

Лейтенант порывисто подымается, все его колебания как рукой сняло. Он вынимает из шкафа чемодан, вытаскивает из-под грязного белья свой револьвер. Стоит с револьвером в руке. Предохранитель спущен, но револьвер заряжен еще с тех пор. Он хорошо помнит, как гнал этого недоростка Мейера, эту скотину, он был в нерешительности, он сдрейфил — тогда этот тип бросил ему под ноги чемодан!

Нет, с ней ему не повезло, вокруг нее одни лишь ничтожные людишки: трусливый Мейер, болтливый Книбуш, негодяй лакей, придурковатый отец. Этот вообразил, что можно что-то доказать, плеснув человеку в физиономию вино, а потом, сраженный собственным геройством, раскис, — сидит пьянехонек у стола. Но ничтожнее всех она сама с ее романтическими претензиями: «Не могу без тебя!» — когда любой мужчина в Нейлоэ, в мире мог бы дать ей то, что дал ей он!

Раздался стук в дверь, лейтенант порывисто сунул револьвер в широкий карман штанов, а потом уже крикнул: «Войдите!» Но это только коридорный Фридрих, он докладывает, что господин Рихтер прислал за господином Фрицем: пусть явится к нему тотчас же.

— Ладно, ладно, будет сделано, Фридрих, — говорит лейтенант легким тоном, мысленно произнося проклятье. Он спокойно, аккуратно расчесывает волосы перед зеркалом, а Фридрих, — разумеется, и он соучастник заговора, но лишь как мелкая сошка, — внимательно следит за ним. Лейтенант наблюдает в зеркале лицо стоящего позади Фридриха. Это — грубое лицо, точно вылепленное из глины, с бесформенным носом. Но как ни грубо это лицо, на нем нетрудно прочесть тревогу, озабоченность. Лейтенант решается.

— Ну, Фридрих, в чем дело? — спрашивает он, улыбаясь.

Фридрих смотрит на лейтенанта в зеркало, он быстро говорит:

— В казармах запрещены увольнения в город.

Лейтенант с видом превосходства улыбается:

— Это мы давно знаем, все в порядке, Фридрих. Ты думаешь — перед таким делом пускают людей в город, чтобы они там перепились?

Фридрих медленно кивает бесформенной головой.

— Да, понимаю. Но, господин лейтенант, люди рассказывают…

— А ты веришь всяким россказням? Людских толков не переслушаешь, Фридрих.

— Но…

— Брось ерунду молоть! Все это болтовня, наш брат повинуется и делает свое дело.

— Но, — сказал Фридрих, — говорят, перед артиллерийской казармой остановилась машина шпионской комиссии, господин лейтенант.

Коридорный, этот жалкий нуль, один из тысяч, не спускает глаз с лейтенанта. Нельзя распускаться, выказать испуг. Лишь на мгновение закрыл он глаза, будто мигнул, и уже снова смотрит в зеркало на самого себя и на того, другого. Задумчиво постукивает гребнем о край умывального таза и спрашивает:

— Ну, а дальше? Она все еще там?

— Нет, господин лейтенант, уехала.

— Видишь, Фридрих, — говорит лейтенант, стараясь успокоить одновременно и себя. — Видишь, Фридрих. Она постояла и уехала. Вот как. Этим господам надо всюду сунуть свой нос. На то они и шпики. Разумеется, они что-то пронюхали; немыслимо, чтобы люди не болтали немножко, раз сотни человек знают о нашем деле. Они хотели кое-что разведать, но, видишь, убрались прочь. Разве они убрались бы, если бы действительно что-нибудь знали?

Теперь лейтенант обернулся, он глядит на Фридриха прямо, а не в зеркало. То ли это внушительный взгляд, то ли действие его слов, но он видит, что убедил лакея.

Тот говорит:

— Господин лейтенант совершенно прав: людских толков не переслушаешь. Надо повиноваться.

Лейтенант в душе насмехается: дело дрянь! Подумаешь, какой успех, одного убедил, одного из трех тысяч! Дьявол знает, что тем временем нашептывают на уши другим… Тут надо бы иметь полк глухонемых.

— Не то чтобы я боялся, господин лейтенант, — продолжает коридорный, но я так доволен, что наконец нашел работу, а хозяин сказал, что выкинет меня вон, если я буду участвовать в путче.

Лейтенант делает движение, и Фридрих торопится досказать свою мысль: