Волк среди волков

Лейтенант хочет обдумать, что для него выгоднее ответить. Но вопросы так быстро следуют друг за другом, взгляд, холодный, ледяной, пронизывающий, лежит на нем такой тяжестью, что он отвечает торопливо, не успев обдумать своих слов, не успев взвесить последствий:

— Да.

— Кто?

— Господин фон Праквиц и его дочь.

— Вы их знаете?

— Только в лицо.

— Что вы им сказали?

— Я просил их уйти.

— Они ушли без возражений?

— Да.

— Не потребовали объяснений, не спросили, что вы делаете на их земле?

— Господин фон Праквиц — старый офицер.

— А дочь?..

Лейтенант молчал. Холодный, ледяной взгляд по-прежнему лежал на нем. «Ведь это же полиция! — думал лейтенант. — Ведь так допрашивают только преступников! Или при нашем подразделении состоит шпик? Нечто подобное я слышал…»

— А дочь? — настойчиво спросил толстяк.

— Не сказала ни слова.

— Вы не были с ней знакомы ближе?

— Я знал ее только в лицо.

Этот взгляд, этот проклятый, сверлящий взгляд! Если бы иметь представление, что известно этому типу, — а то бредешь буквально ощупью, впотьмах. Каким-нибудь ответом утопишь себя — и тогда! И тогда!.. Точка.

— Вы уверены, что никто из них позже не совал туда свой нос?

— Совершенно уверен.

— Почему?

— Я видел бы это по состоянию почвы.

— Я думаю, что в ротмистре фон Праквице и его дочери мы можем быть уверены, — вмешался Рихтер, — между прочим, оба они сейчас в городе, я видел, как они вошли в гостиницу «Золотой шлем»…

— Можно бы их опросить, — задумчиво сказал толстяк, не спуская с лейтенанта холодного как лед взгляда.

— Да, опросите! И я пойду с вами! Пойдемте, отправимся туда! — почти закричал лейтенант. — Что случилось? Предатель я, что ли? Или я болтал?! Идемте же со мной, вы, господин полицейский! Да, я как раз пришел из «Золотого шлема», я сидел за одним столом с господином ротмистром и его дочерью… я…

Он остановился, он с ненавистью посмотрел на своего мучителя.

— Что вы?.. — спросил толстяк, совершенно равнодушный к этому взрыву.

— Но прошу вас, господа! — умоляюще воскликнул Карандаш. — Господин лейтенант, не поймите нас превратно! Никто не хочет вас обидеть. У нас есть основание предполагать, что провалился один из складов оружия. Здесь в городе видели автомобиль контрольной комиссии. Мы еще не знаем, какой именно склад. Мы допрашиваем всех, кому были доверены склады оружия. Ведь не исключена возможность, что именно этим объясняется странное поведение наших друзей в рейхсвере…

Лейтенант глубоко перевел дыхание.

— Так спрашивайте! — сказал он толстяку. И все же ему показалось, что тот заметил даже его вздох.

Толстяк совершенно равнодушно продолжал допрос:

— Вы говорили о ресторане «Золотой шлем». «Я»… сказали вы и остановились.

— Но разве это необходимо? — тоном отчаяния воскликнул Рихтер.

— Я пил портвейн с ротмистром, быть может это я и хотел сказать. Я уже и сам не знаю… Почему же мы не идем? — еще раз крикнул лейтенант, но на этот раз не с отчаянием, а насмешливо, играя со смертью, которая, он знал, уже решена. — Я с удовольствием пойду вместе с вами. Меня это нисколько не затруднит. Можете допросить господина фон Праквица в моем присутствии!

— И его дочь… — подсказал толстяк.

— И его дочь… — повторил лейтенант, но очень тихо.

Наступила тишина, удручающая, долгая тишина.

«Чего же они хотят? — с отчаянием думал лейтенант. — Арестовать меня? Ведь они не могут меня арестовать. Я же не предатель. Я еще не обесчещен».

Толстяк, нисколько не стесняясь, шептал что-то на ухо Рихтеру. На лице Рихтера снова, еще яснее, чем прежде, выразилось омерзение, протест. Казалось, он что-то отрицал, с чем-то не соглашался…

Вдруг лейтенанту вспомнился один его бывший однополчанин, у которого полковник, на глазах у солдат, сорвал погоны. «Я же не ношу погон, подумал он растерянно, — этого он не может сделать со мной».

Он оглядел комнату, до дверей было шагов десять, на пути никого, он нерешительно шагнул по направлению к дверям.

— Еще минутку! — властно приказал толстяк. Он, даже не глядя, все видел своими холодными как лед глазами.

— Я честью своей отвечаю за склад! — воскликнул лейтенант, чуть ли не дрожа. Оба обернулись к нему. — И жизнью, — прибавил он ослабевшим голосом.

Они смотрели на него. Ему показалось, что толстяк незаметно покачал головой. Но Рихтер сказал живее:

— Хорошо, хорошо, господин лейтенант, — никто вас не подозревает.

Толстяк молчал. На лице его не дрогнул ни один мускул, но это неподвижное лицо говорило: «Я тебя подозреваю». Лейтенант подумал: «Уж если будут меня судить, только бы не ты, не по твоему закону».

Он спросил:

— Я могу идти?

Рихтер взглянул на толстяка, толстяк сказал:

— Еще два-три вопроса, господин лейтенант…

«Стыда, что ли, нет у этого субъекта! — в отчаянии думал лейтенант. Хоть бы скорее очутиться на улице!» Но он остановился и сказал:

— Пожалуйста, — будто все это ему безразлично.

И снова началось:

— Знаете вы управляющего Мейера из Нейлоэ?

— Немного. Его предложили в нашу организацию, но я его отвел.

— Почему?

— Он не понравился мне, показался ненадежным.

— Почему.

— Сам не знаю — такое было у меня впечатление. Мне кажется, он путается с женщинами.