— А может, у него из поколения в поколение передают рецепты этих калиток? Может, когда здесь гудели заводы, все работники стояли к нему в очередь за этими калитками? — Кассир надевает на руку прозрачный целлофановый пакет, достает одну калитку, осматривает. — А теперь это никому не нужный район, на никому не нужной улице, в никому не нужном городе, где никому не нужны эти калитки, хотя, может быть, это очень вкусные калитки. Может быть, их пекла еще его бабушка, — Он свободной рукой достает из-под стола бумажный пакет и продувает, чтобы придать объем, швыряет внутрь калитку, — а до бабушки — его прабабушка. По старинному рецепту, который можно найти в книге английского путешественника XVII века. Может быть, детей у делюги нет, и этот рецепт уйдет вместе с ним, и больше эти калитки ты никогда не попробуешь. Другие, может, будут, — Кассир шлепает передо мной пакет и отсчитывает сдачу. — А вот таких, по этому рецепкхаа…
Гортанный кашель обрывает его на полуслове. Давясь в приступе бронхита, кассир качает головой и уходит в подсобку. Одинокая калитка обжигает мою руку через бумажный пакет — обжигает так, словно ладонь окунули в кипящее масло.
Повар заканчивает уборку и терпеливо ждет, пока я выйду. Он запирает за мной дверь на засовчик и поворачивает табличку с часами работы (черные цифры на белом) обратной стороной, отчего получается фатальное сочетание текста таблички с текстом неоновой вывески:
КАЛИТКА НАВСЕГДА
ЗАКРЫТО
По голубой проталине неба дрейфуют тяжелые, как атомные крейсеры, облака. Иногда они закрывают солнце, отчего холодает, и я жалею, что одел вместо нормальной куртки балахон с Губкой-Бобом. Иногда весеннее солнце прорывается, и верхушки растрепанного леса за городом загораются рыжим пламенем — будто свечи. Тогда через улицу протягиваются ярко-желтые полосы, на стенах набухают смоляные тени. Длится это минут десять. Затем гурьбой наползают новые тучи, и свет тускнеет, бледнеют очертания, и на глаза будто надевают синевато-холодный фильтр. Будто цвета и краски стекают с неба и домов, обнажая безликий, бесшовный мир.
«Мир Дианы», — ловлю я себя на мысли и тут же вздрагиваю от далекого визга, который сумрачным эхом проносится над крышами. Ноги сами несут меня прочь от звука — на первую же улицу, где мелькают прохожие.
В детстве нас пичкали байками о заводском районе: призраки, убийцы и прочая требухня. Окно в дороге. Да-да: рама, стекло, подоконник, а под ними — полотно автострады. Словно дом захлебнулся в асфальте. Брр.
И без того немноголюдная округа зловеще пустеет и затихает, будто перед грозой.
Я сворачиваю на вторую слева улицу, как объяснил кассир. В нос ударяет запах шпатлевки.
«ТИПОГРАФИКА. МЫ ПЕЧАТАЕМ БЫСРТО И ДЕШЕВО»
«ADRAUREUR. ДОСТАВКА ГРУЗОВ ПО ВСЕЙ РОССИИ»
БАР «ЖОПА»
«ВНИМАНИЕ, ПРОПАЛА МАМА…»
Волосы на загривке будто стягивает невидимая рука, я останавливаюсь.
Оно? Объявление Дианы тихо шелестит на ветру, левее темнеют двустворчатые двери бара, которые детально разрисовали под две половинки женской попы. Промеж них сочится приглушенный тяжеляк в духе девяностых, со стены белым неоном тянется стрелка с подписью «Иди в задницу». Тут же висит мерзотный плакат «Фекального вопроса» — от концерта месячной давности.
Чувствуя тревожный азарт, я открываю левое полупопие и захожу в темный, с кислотно-желтой подсветкой зал. По ушам и подошвам ударяют басы. В дальнем конце помещения, в его пульсирующей хмари, танцует одинокая девушка. Из неонового марева поднимается фигура ди-джея, который держит в руке толстый шнур — держит не как провод, а как дубинку, будто чего-то боится.
— Куда! — Тень шагает навстречу. — Куда прем? Предупреждали ваших?
Я чувствую, как мои брови сами собой ползут на лоб. «Ваших»?
Тень изображает нацистское приветствие и следом — жест «убирайся подальше».
— А, — я как можно дружелюбнее улыбаюсь и выбираю на телефоне фото Дианы, — это стрижка. Современная стрижка. А я ищу свою подругу. Вы не?..
— Мне опять зубы с пола собирать? На выход!
Ди-джей ладонью указывает направление.
— Клянусь! Только посмо…
— На выход!
— Вам так сложно на фото посмотреть? — Я тычу сотовым вперед и с обидой добавляю: — Неужели за две секунды пострадают чьи-то зубы?
Ди-джей замолкает. Размышляет с полминуты, затем берет мой телефон и подносит ближе к глазам. Свет экрана мягко очерчивает качка-старика лет пятидесяти. Костистый лоб прорезают морщины, опускаются уголки губ.
— Не знаю, — тон ди-джея смягчается, — ходила тут одна. Доходилась.
Весь мой азарт обрушивается куда-то, ноги слабеют.
— В смысле?
— «В смысле» район такой… — Ди-джей бросает взгляд на танцующую девушку и пожимает плечами. — То ваши делов наделают, то…
— Да не из скинов я! — Голос у меня дрожит. — Это точно она? Тут, на фото, она моложе.
— Не знаю.
— Как, не знаете? Вы только что…
— Не в мою смену было! Сказали… ну, хорошенькая, сказали. И что-то там про рыжий цвет. То ли куртка у нее рыжая. То ли волосы…