Волк в капкане

— Неплохо для начала, — хихикнул он. — А что ты собираешься делать с колен?

— Поздравлять тебя оральным способом.

Он хохотнул:

— Давай, поздравляй, только не до финала.

— Даже не надейся. Я хочу тебя всего. — Она опустилась перед ним на колени и с явным удовольствием рывком притянула его к себе, обхватив его за бедра. Почему-то он подумал, что она выглядит такой гордой, даже стоя перед ним на коленях и делая то, что она делала. Он понаслаждался какое-то время, потом поднял ее на ноги:

— На кровать, малыш.

— О да, великий вождь.

— Краснокожих, — подсказал он. — Я знаю, чем я тебя привяжу.

— Если ты про мой подарок — то и думать забудь!

— Почему?

— Мой подарок и точка. Медали, знаешь ли, не предназначены для эротических игр.

— Строгая какая. Ну ладно, попробуем по-другому.

Он вышел в коридор и через несколько секунд вернулся с тем, чем он решил ее привязать. Она расхохоталась — это были широкие ленты на липучках, предназначенные для того, чтобы скреплять лыжи одну с другой при переноске и транспортировке. Ярко-оранжевые ленты с фирменной россиньоловской буквой R.

— Они внутри проложены мягкой резиной, — утешительно сообщил Отто, посылая ей свою самую дьявольскую ухмылку.

— Сейчас расплачусь от умиления и радости.

— Прибереги свои слезки для чуть попозже.

— Только не говори, что собираешься меня бить.

— А ты этого хочешь?

— Не уверена.

— И хорошо. Я этого делать не собираюсь, — отрезал он. — Даже если попросишь.

— Ого, — Рене удивилась его неожиданной серьезности. — Это так важно?

— Надо быть больным на всю голову, чтобы получать от этого удовольствие, — сообщил он, примеряясь к тому, как бы половчее привязать ее запястье к тонкой резной металлической инкрустации в изголовье.

— Тогда и ты можешь поплакать от облегчения — я тоже этого не люблю. Хотя, вообще говоря, такие дядечки вроде тебя… ну знаешь, такие доминантные самцы, вожаки стаи и все такое… вроде как могут на это вестись.

Отто презрительно фыркнул и ловко зацепил обе ее руки так, чтобы они оказались у нее над головой, почти сведенные вместе. Он знал женщин, которые откровенно тащились, когда мужчина причинял им боль или унижал, и его просили об этом, но он этого никогда не делал. Просто потому, что ненавидел насилие — любое. Он и фишку с привязыванием оценил уже во вполне взрослом возрасте, когда понял, что это не имеет отношения к насилию и унижению — это просто одна из эротических игр, и играется по соответствующим правилам.

— Если это из твоего трэша, то бабы-авторши ни хрена в этом не смыслят, — доложил он. — А таких самцов… к врачу. В смирительной рубашке. Ну что, займемся делом, что ли, или еще поболтаем?

Рене сообразила, что обе ее руки привязаны к изголовью, и, изогнувшись, задрала голову, чтобы посмотреть, как он это сделал:

— Ого! И что теперь?

— Теперь думаю, может мне тебя сфоткать и отправить в Россиньоль? Вдруг премию дадут? Типа мужик не только на лыжах гоняет, но и в кровати использует…

— Только попробуй! — всполошилась она.

— Шутка юмора, Браун. Расслабься. А что мы сделаем с твоими ногами?

— Ты вождь, ты и рули.

— Карт-бланш. Понятно. — Отто ухватил ее за щиколотку и оглядел кровать: — Могли бы и изножье такое же сделать. Ничего не получится.

— Какой ужас.

— И не говори. Думаю, тебе придется просто немного согнуть колени и расставить ноги как можно шире.

— Прямо вот так?

Он посмотрел и довольно ухмыльнулся:

— Отлично, малыш.

Он заставил ее кончить два раза прежде чем залез на нее — и еще дважды. А потом они поменялись местами.

Его запястья оказались слишком широкими — длины фиксирующих лент не хватило, и ей пришлось привязать его руки к изголовью собственным шарфом. Он лежал с довольнющей и хитрющей улыбочкой, а у нее в голове вертелась дюжина вариантов, с чего стоило бы начать. Она так сильно желала и любила его — своего чемпиона, героя, своего короля. Он отдыхал, пока она возилась с привязыванием, его светлые волосы вокруг лица были влажные от пота и завились колечками, его мускулистая грудь от тяжелого дыхания так и ходила ходуном, как стройные, лоснящиеся бока великолепного призового жеребца после скачки. Его глаза сияли золотисто-янтарным светом, и в них было столько всего… Столько нежности, ласки, столько желания, и это все было так легко принять за любовь, что Рене потеряла бдительность и размякла. Она прижалась щекой к его плечу и прошептала:

— Ведь ты любишь меня, Отто. Скажи, что ты любишь меня.

Привязанный, голый, поставленный перед необходимостью отвечать на неправильный вопрос. Рене сразу поняла, что совершила промашку, но… какого черта? Она решила идти до конца. Вся нежность исчезла из его глаз — они стали настороженными и непроницаемыми. Он сказал тихо:

— Я тебя боюсь.

— Ты… меня? Но…