Волк в капкане

О, чудо! Перед плитой стояла Рене и прямо со сковородки уплетала остатки утреннего омлета. Она стрельнула в него глазами и сообщила с набитым ртом:

— Фкушно ошень! Назначаю тебя шеф-поваром!

— Балбеска, — рявкнул он в ответ: — Будешь меня еще так пугать?

Она все еще была бледная и худющая как скелет, а полосатая пижама подчеркивала ее сходство с узником концлагеря, но ее глаза снова блестели яркой голубизной и лукавством. Неужели начала оживать?

— А теперь расскажи-ка мне как на духу, что это было, — Брат открыл холодильник и поставил внутрь нарядную коробку с пирожными. — А то не получишь десерт.

— Ничего не было, Арти. Все прошло.

— Ты уверена?

— Ну конечно. Ты был прав, что он меня бросит. Теперь это позади, и мы все забудем, да?

— Глас рассудка, — одобрительно кивнул он. — Если хочешь, я набью ему морду. Так, для компенсации морального вреда.

— Моего или твоего?

— Общего.

— Неа, не хочу. Он ни в чем не виноват. Он такой, какой есть. И ты меня предупреждал, и Макс, я не послушалась, ну и ладно, сама виновата. Зато мне было хорошо с ним. Я всегда буду вспоминать его добром. Помнишь в «Суперстаре»? It was nice, but now it’s gone^[3]. Да и потом, давай будем реалистами — большой шанс, что не ты ему, а он тебе набьет морду.

Артур пожал плечами:

— Пусть так. Теперь тебе осталось набрать килограмм пять и снова ходить на учебу. А то смотри, отчислят, и у тебя будут проблемы с деньгами.

— А почему ты не поехал на этап?

Он помолчал, потом нехотя сказал:

— Меня отчислили. Это должно было рано или поздно произойти.

Сестра ахнула:

— Артур! Почему?

— Сборная страны — не благотворительная организация. Им нет резона держать человека без потенциала.

— Это ты без потенциала? Да что за бредятина!

— Как ты сказала, давай будем реалистами. Я никогда не смогу достичь таких результатов, как Ромингер или хотя бы Тони. Я это знаю. И Регерс. И Брум. Мне в этом году надо поступать в универ, это последний год, дальше тянуть некуда. Ты не хуже меня знаешь, что поступить туда не так уж и просто. Надо зубрить кучу всякого дерьма — химию, биологию…

— Ну что же, — Рене села напротив него с пакетом молока и налила себе полстакана. — Тогда нам обоим есть смысл покончить с прошлым и начать жизнь сначала. Что ты на это скажешь?

— За это стоит выпить, — сказал Артур. — Давай-ка, убирай это. У нас есть Бэйлис, ты вроде бы его уважаешь?

Она нахмурилась:

— Арти, я как-то не привыкла кирять средь бела дня. Давай отметим попозже, вечерком, после ужина. И пирожные пригодятся тоже.

Интересно, как бы ей совсем отвертеться от выпивки. Беременным женщинам пить вредно. Она не скажет брату о ребенке, он узнает об этом, когда уже нельзя будет скрывать. Живот вырастет, наверное, через пару месяцев, не раньше, тогда будет поздно уже говорить об аборте. И Артуру придется принять как свершившийся факт, что его сестрица собралась заделаться матерью-одиночкой. А пока что никто ничего не узнает. Вот и славно. А с Бэйлис — что-нибудь придумаем. У них есть непрозрачные позолоченные ликерные рюмки, если она поставит их на стол, а потом аккуратненько улучит момент и выльет в раковину, он ничего не заподозрит.

[1] Штаб-квартира Ауди

[2] подразумевается роман Натаниэля Готорна «Алая буква» (The Scarlett Letter), в котором героиню, которая родила ребенка без мужа, пуритански настроенные жители города обязали носить на своей одежде до конца жизни букву «А» (Адюльтер), вышитую алыми нитками

[3] Это было хорошо, но теперь это кончилось (цитата из рок-оперы «Jesus Christ Superstar» Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса

Глава 36

В отличие от Ромингера, карьера Максин Ренар не взлетала с нуля в стратосферу. Она развивалась постепенно — третья группа, медленно растущий рейтинг, тридцать четвертое место, тридцать второе, двадцать седьмое. Достаточно, чтобы считаться многообещающим дебютом, но пока не более того. Журналисты и аналитики были добры к ней, потому что она была стабильна, ей всего двадцать один, и она хороша собой — болельщики таких любят. Никто бы не отказался иметь на своем счету честь открытия будущей звезды, поэтому ей доставалось больше внимания, чем другим девушкам постарше, которые делили с ней места во второй и третьей десятке турнирной таблицы. К тому же, она дружила с Ромингером, что тоже придавало ей определенный вес — в эти дни все, к чему он ни прикасался, обращалось в золото.

Они сидели в небольшом кафе неподалеку от отеля. Пока ни любители автографов, ни журналисты их не засекли, ну и хорошо. Отто достал сигареты, закурил, улыбнулся Максин:

— Куда Брауна дела?

— Ты не знаешь? Его отчислили.

— Во как, — он нахмурился. — Брум?

— Кто же еще, — вздохнула она. — Да о чем звук, к этому давно шло. Он мне давно уже говорил, что если его не вышибут, он сам уйдет, ему учиться пора.

— И что теперь? — спросил он.

— Ничего, будет поступать на медицинский факультет.

— Понятно.

— А ты что? — поинтересовалась она. — Доволен собой? Не каплет и не дует?

— У меня все нормально, — пробурчал он.