Волк в овечьей шкуре

Восемь долгих лет, длившихся как эпоха палеолита: долго, нудно и сурово; они терпели все, стойко вынося унижения, зная, что никому нельзя умирать. Умрет одна – не выживет другая. Они жили ради друг друга. Ради своей дружбы.

А потом появилась возможность уйти и девушки бежали, бежали не оборачиваясь, как библейский старец, оставив за спиной Содом и Гоморру.

И уже в их новой жизни они познакомились с Бриджид. Девочка из богатой семьи была для них как инопланетянкой, притягательной своей непохожестью, своим отличием. Это взаимное любопытство и привлекло их друг другу.

Бриджид привела их в новый мир, полный дорогого шампанского, изысканного парфюма и тонкого шелка. А они указали ей мир страсти, похоти, проведя ее по тоннелю тонкого соблазна.

Они многое нашли друг в друге, но при этом оставались тайной. Каждая со своей историей, со своей загадкой, со своим одиночеством.

***

–Кейти, детка, что-то не так? Не хочешь рассказать мне?

Я и мама сидели на моей кухне, допивая уже почти остывший какао и рассматривая альбом с фотографиями Рейч. Моя малышка сидела у меня на коленях, теребя воротник моей футболки-поло, пытаясь увидеть, что ее мамочка хранит под ней.

–Поверить не могу, что скоро ей уже почти год. – Улыбнулась я, пытаясь избежать ответа на мамин вопрос.

–Дети быстро растут. Ты понимаешь это только когда видишь, как твой ребенок еще вчера размазывавший варенье по белой скатерти теперь получает диплом. – Мама, взяла альбом и отложила его в сторону. – И когда твоя дочь скрывает от тебя уже не только двойку в дневнике.

Я посмотрела на нее, внутренне молясь, чтобы все прекратилось. Я зажмурилась, надеясь, что открыв глаза, все исчезнет. Весь ад последних дней просто растворится, как неприятный сон, от которого весь день бросает в дрожь.

Но, конечно, ничего не растворилось.

–Мама…

–Кейти, если ты думаешь, что я не пойму, то ты ошибаешься.

Я усмехнулась.

–Ты говоришь как Питер.

–Это снова он? – Обеспокоенно спросила она, уже почти разозлившись.

Я выдохнула.

–Нет, мам, не в этот раз.

–Тогда, кто? – Не унималась мама.

Я подняла Рейчел на ножки и посмотрела в ее голубые, смущенно-сонные глазки.

–Майкл снова приревновал меня к Питеру, мы поругались. – Я остановилась, услышав трепетное, грудное дыхание моей матери, не находя слов для продолжения. – А когда я решила помириться, то нашла в его постели другую женщину.

Я редко слышала от матери ругательства и поэтому сейчас ее грубость вызвала во мне неподдельный шок.

–Мам, все нормально. В конце концов, я сама виновата. – Попыталась я успокоить ее.

–О, да! – Она соскочила с места так резко, что даже обронила стул. – Конечно, ты виновата. Ты виновата в том, что этот индюк так и не смог понять за столько лет, что ты любишь Питера.

Думаю, что мои глаза стали настолько круглыми, что даже часы на Биг Бене, по сравнению с ними, просто будильники.

–Кейти, пойми. Я не оправдываю тебя, что ты ушла от Майкла, потом вернулась и до сих пор не можешь определиться. Но ты ушла от него тогда.

Я попыталась перебить ее, но безрезультатно. Невозможно спорить с женой заместителя директора ФБР.

–Ушла. – Повторила она по слогам. – А он спал с другой, когда официально был твоим женихом. Если его так не устраивала история с Питером, он мог не принимать тебя, тем более, что предложил вернуться сам.

–Мам, – буркнула я, погладив Рейч по голове.

–Кет, ему всегда доставляло удовольствие видеть как ты страдаешь от чувства вины. Он только ради этого и принял тебя. Чтобы развивать в тебе его.

Я посмотрела на мать и задумчиво проследила ее холодный взгляд. Она была права. Если и винить, то не себя. Если и себя, то не в произошедшем.

***

Кристина сидела на кухне в длинном платье бирюзового цвета с белыми переливами и задумчиво пила порошковый чай с ароматом лимона. Она терпеть не могла такой чай, но почему-то именно сегодня ей захотелось его. Возможно, потому что его так любила Глория.

Глория – ее давняя подруга с которой они прошли все тяготы уличной жизни, с которой делили добрые и горькие воспоминания, победы и поражения. С ней Кристина могла быть самой собой, не скрываясь за маской уличной проститутки. С ней можно было искренне поплакать и рассказать глупый анекдот.

Кристина почувствовала соленый вкус на своих губах и посмотрела в продолговатое мутное зеркальце кухонного шкафа. Одинокая, чистая слеза застыла на ее лице, в уголке рта, отразив в себе мертвые глаза девушки.

Крис вспомнила ту ночь, когда они с Глорией впервые почувствовать себя свободной: свободными от обязательств перед сутенером, свободными от тягот прошлого, свободными от моралей общества. В ту ночь они босиком шли по Бруклинскому мосту и смотрели, как чернота Нью-Йоркского неба впивается волчьей хваткой в воды Ист-Ривера, волны которой жадно хватают небесную твердь и сжирают ее, хороня в своей глубине.

Бросив тоненький прутик вниз, они не видели, как он упал на бурлящую поверхность воды, и как та мгновенно унесла его в неведомую даль. Девушкам казалось, что сейчас вместе с бурыми волнами реки, которые гнали мелкий мусор по своему руслу, уплывают вдаль их невзгоды.