Волк в собачьей стае

На этот раз Синерг не стал предупреждать. Славу скрутило неожиданно, прямо на глазах испуганной Маат. Он согнулся пополам, словно от удара под дых, не в силах вздохнуть упал на колени и завалился на бок. Он заорал бы во все горло, если б мог, но не смог и только разевал рот как вытащенная на берег рыба. А Синерг бесцеремонно возился в его теле, сжимая и перетрясая внутренние органы, выворачивая суставы, скручивая мышцы и напрягая их до каменного состояния. Бормоча при этом что-то про нейросенсорную коррекцию, регенеративную функцию и способность к трансформации. Старлей бился в свирепой судороге, словно был одержим бесами. Все его тело превратилось в сплошной нерв, который Синерг мучительно тянул, наматывая на раскаленную бобину. Сопротивляться не было никакой возможности, оставалось только скрежетать зубами от боли и ярости на этого виртуального изверга. Славе казалось, что его глаза сейчас вылезут из орбит и лопнут как мыльные пузыри. В конце концов, он почувствовал себя спиралью, через которую пропускают электрический ток такой силы, что все внутри у него расплавилось, осталась лишь оболочка, которая почему-то плавиться не желала. Сколько это продолжалось? Славе казалось — вечность, но, по словам девушки, выходило, что не больше нескольких минут. Когда ток выключился и внутренности кристаллизовались вновь, старлей почувствовал, что с его телом что-то не то. Причем это "не то" не желало быть объясненным в обычных терминах. Он не стал сильнее или быстрее, как, впрочем, не стал слабее и медленнее. Славу распирало изнутри, словно бы ему стал жать собственный скелет, не помещаясь в теле. Кости, как будто стали длиннее и толще, а мышцы и связки остались прежними. Ощущение было таким реальным, что он принялся рассматривать свои руки и ноги. И сперва не заметил никаких изменений. Впрочем, изменения все же были.

— Ой… — сказала Маат, глядя на него распахнутыми глазами, — а где твои волосы?

Мазнув ладонью по голове, старлей ощутил лишь гладкую кожу, словно его только что тщательно побрили. Исчезла также и отросшая за неделю, щетина на лице, начавшая было превращаться в маленькую бородку. Да что щетина, исчезли волосы на теле, а заглянув в штаны, Слава обнаружил, что лишился растительности и там. При этом волосы не выпали. Ни на одежде, ни на бревнах, на которых он валялся, не было ни единого волоска. Они словно втянулись в тело. Момент, когда это произошло, старлей не заметил — не до того было. Девушка же, которая хоть и с испугом, но внимательно наблюдала за его страданиями, сказала, что Славина голова, раз и заблестела, как ее, Маат, задница после купания. Она же обратила его внимание, что, несмотря на тотальную алопецию, ресницы и брови уцелели. Судорожно ощупав лицо руками, Слава убедился, что так оно и есть. Чем руководствовался Синерг, оставляя эти жалкие остатки растительности? Вряд ли заботой о его, Славы красоте. Для себя старлей решил, что если он когда-нибудь встретит этого негодяя воочию, первым делом отмутузит до потери сознания, а потом уже станет разбираться, нужны ли были, или нет все эти процедуры. Хотя скорей всего отмутузить не придется — Синерг представлялся старлею, чем-то вроде сферического коня в вакууме, таким же невообразимым, бесплотным, равнодушным и от того жестоким.

В голове сама собой всплыла услышанная где-то блатная песенка:

Приморили, суки, приморили, отобрали волюшку мою. Золотые кудри облысели, знать у края пропасти стою…

Уже после, когда страсти по потерянным волосам улеглись, выяснилось, что с тела бесследно исчезли все шрамы полученные Славой в бою с ракшасами и до того. Еще позже, старлей обнаружил утрату всех родинок и родимых пятен. Маат заставила снять его рубашку и тщательно осмотрела. Касаясь пальцами его кожи, сказала, что она стала нежной, как у молоденькой девушки. Вот бы ей так! (облысение, вероятно, не имелось в виду) Закончив осмотр, она, ехидно прищурившись, заявила, что ему так даже лучше, и теперь он больше похож на человека, а не на волосатого самца обезьяны, каким был до сих пор.

Лучше или не лучше, но полное обновление кожных покровов, было, налицо. Что еще там у него обновилось, Слава не знал, но следовало (хоть и не хотелось) сказать спасибо Синергу, что кожа хотя бы осталась кожей, а не превратилась в какую-нибудь чешую, и перьями он не оброс или чего похуже.