Волхитка

Болеслав Николаевич – после разговора с чиновниками краевого здравоохранения – глубоко задумался над своим «светлым будущим». Человек задумчивый, как правило, смотрит под ноги – дума голову тяжелит. А Боголюбов наоборот – старался смотреть в небеса, как будто ждал подсказки от Всевышнего. И вот этот могучий орёл, подолгу паривший над городом, и орлиное зрение, способное до мельчайших подробностей рассмотреть фотографию – это была своеобразная подсказка свыше; как в буквальном смысле, так и в переносном.

С юношеской поры Боголюбов занимался фотографией. Нравилось ему снимать пейзажи, делать портреты родных и друзей. И вот теперь – в период вынужденного безделья – вдруг осенило.

Он зашел к знакомому журналисту в редакцию газеты морского торгового порта, перетолковал с ним и временно устроился фотокорреспондентом. А что такое «временно» в России? Бараки – эти временные хибары – десятками годов стоят по нашим городам и весям; люди рождаются там и умирают – поколение за поколением. Или какую-нибудь дорогу построят на скорую руку – временно, конечно, – только сейчас бы машины как можно скорее прошли, а потом уже построят капитальную. Но проходят годы, а старая дорога так и остаётся – на полях или горах – и никто уже не помнит, что она была задумана как «временная».

Вот так же, примерно, вышло и с Боголюбовым. Три с половиной года он проработал «временным» фотокорреспондентом. Неожиданно как-то втянулся он в эту работу. На катерах, на пароходах – и даже на военных кораблях – неоднократно обошёл он окрестные побережья и воочию убедился, как быстро высыхает беловодское море. Береговая линия отодвигалась не по дням – по часам. У Боголюбова на этот счёт накопилось много фотодокументов. И он однажды сделал сердитый репортаж под названием: «Жуткие сказки лукоморья». Но вышел материал с другим названием и половину снимков заменили – получился милый лирический этюд, увенчанный стихами Б. Пастернака:

Глухая пора листопада,
Последних гусей косяки.
Расстраиваться не надо —
у страха глаза велики!
Пусть ветер, рябину занянчив,
Пугает её перед сном.
Порядок творенья обманчив,
Как сказка с хорошим концом.

В последнее время нервы стали сдавать. Сгоряча Болеслав Николаевич ворвался к редактору и нагрубил.

– Сколько вы будете проституцией заниматься? Ответьте! Я понимаю, что журналистика – самая древняя…

– Старик, не надо, не кричи. Ты не у себя в дурдоме, – успокаивал редактор. – Эка беда! Завтра пустим твои снимки. Завтра будет место на первой полосе.

– Спасибо. Как сказал Павлик Морозов, в жизни всегда есть место подлости!.. Дело не в снимках! И вы это прекрасно понимаете! Сказка с хорошим концом? Кому очки втираете? Себе? Народу?.. Где мой очерк про Ивана Чистоплюйцева? Сколько лет назад он предрекал этот «хороший конец» вашей сказочки?

Редактор – молодой, самоуверенный – смотрел на него, как на человека из сумасшедшего дома.

– Старичок, я тебе ещё раз говорю: сбавь на полтона. Я на прошлой неделе в набор уже отдал тот очерк, и вдруг выясняется: твой граф – изменник Родины! Лишён гражданства СССР, лишен наград.

– И Солженицын был лишён гражданства!.. И у наших маршалов – у Рокоссовского и у других – отбирали награды… А потом вернули – простите, мол, товарищи, ошибочка…

– Эко ты замахнулся! Сравнил! Твой граф живёт на Западе. Работает на них…

– Да он бы и на нас работал с удовольствием! Так его же дураком тут объявили!

Нахмурившись, редактор закурил. Табачную крошку – словно таракашку – ногтем сбил со стола.

– Извини, старичок, я чуть в лужу не сел с твоим графом. Так что не надо мне тут песни петь.

– Да мы и так давно сидим в вонючей луже! По самые ноздри! Это всех нас надо лишить гражданства! Ты понимаешь? Мы! Мы – изменники Родины! Предатели России! А такие вот продажные газетки, как твоя, – в первых рядах предателей! Мне с подобной кавалькадой не по пути! Ноги больше не будет здесь!..

– Иди, – редактор отмахнулся, как от мухи. – Иди ты на…

Боголюбов побледнел. Никто ещё с ним так не разговаривал.

– А ну-ка, извинись!

Склонившись над бумагой, редактор что-то чиркал. Лениво, скучно.

– Сейчас, ага, – сказал он, не поднимая глаз. – Брошу всё и на колени бухнусь!

Под руку Боголюбова подвернулась какая-то увесистая штука, стоящая на подоконнике. Это была статуэтка в виде рогатого чёрта. Ослепнув от ярости, Болеслав Николаевич запустил это чугунное «ядро» прямо в башку редактору… И тут случилось что-то поразительное. Чугунный чёрт в последнее мгновенье изменил вдруг траекторию полёта и, раскинув руки, сделал круг над головой редактора – как будто обозначил широкий чёрный нимб – и мягко опустился на плечо ему; мохнатым хвостиком обнял за шею.

Боголюбов глазам не поверил.