Волхитка

Утром Боголюбов был уже как штык – на том месте, где вчера договорился с парнем, молодцеватым водителем вездехода. Солнце ещё не поднялось над бором, а они уже успели хорошенько поработать: продукты погрузили на вездеход.

Владимир Звонарёв – «зови меня просто Волоха» – достал бутылку водки, пробку зубами сорвал, потом банку рыбьего паштета распечатал разбойным ударом какого-то кривого ножа.

– Долбанём, чтоб ехать веселей? – предложил Волоха, напористый, дерзкий, никому и никогда не говорящий «вы». – Не потребляешь? З-здря! А я залью немного в радиатор. Железку надо смазывать – век не заржавеет! – Он хохотнул и выпил, поглаживая грудь. – Всё! Порядок! По коням!

Сели в тёмную утробу вездехода, похожего на танк. (Волоха сам его модернизировал).

– Тесноватая квартирка, – заметил Боголюбов, осматриваясь.

– Это с непривычки. Это пройдёт на первой сотне километров.

– То есть как это – на первой сотне? А сколько их будет у нас? До маяка – насколько я понял – километров пятьдесят. Разве не так?

Волоха осклабился.

– Командир у нас в армии так любил говорить: ничего, мол, ребята, после первой сотни километров это пройдёт. Ха-ха…

Вездеход, воинственно рыча, с места рванулся – как в атаку. Боголюбов головою приложился к какой-то железке – чуть искры из глаз не посыпались.

– Хорошее начало дня! – пробормотал он, потирая затылок.

– Держи! – крикнул Волоха, продолжая газовать. – Противотанковый шлем.

– Во-о! – обрадовался пассажир. – Сразу надо было…

Стрекоча отполированными гусеницами, словно бы отлитыми из серебра, вездеход стремглав помчался по голому берегу – бывшему берегу беловодского моря. На пути встречались покинутые рыболовецкие деревни: разрушенные, разворованные, полусожженные случайными людишками, окутанные кладбищенским духом тления. Берёзы, тополи, ободранные песчаными бурями, стояли на околицах – никчемные, несчастные. Прогнившие корпуса кораблей светились ржавыми дырками. Кровавой ржавчиной мерцали якоря, валяясь на песке. Якорные цепи змеиными клубками лежали обочь дороги. Гигантские гребные винты, обсиженные чайками и воронами. Железные «доски» тралов; канаты, скобы, цепи, бобинцы и кухтыли – всё то, что помогает рыболовной снасти раскрываться на дне моря и в виде огромного рта идти навстречу косяку трески, селёдки, окуня, горбуши, благородного лосося… И что водилось тут ещё – всего не перечислить.

Изредка останавливались на перекур. Со стороны погибших кораблей тугие ветры дули. Раскачавшаяся рында в страшном и безбрежном одиночестве подавала призрачный замогильный голос: душу леденило тем заунывным звуком…

– Дед у меня был звонарь, между прочим. И прадед, – слушая рынду, вспомнил вдруг Волоха Звонарёв. – И я бы с удовольствием пошёл на колокольню… Эх!

Он допил из горлышка и расколол бутылку – зашвырнул в кучу бесхозного хлама. И вездеход будто выпил: весело и яростно траками затарахтел, скоро совсем перестав замечать кочки, буераки, ямы…

Парень захмелел; ему курить хотелось, говорить. Крепкими зубами стиснув незажжённую папиросу, Волоха без конца разглагольствовал, коротая дорогу, называя Болеслава Борисом; «Болеслав» – непривычно для уха.

– Видишь, Борис?… Вон опять рефрижераторы идут друг за другом. Рыбку везут к нам – ажно с Атлантики!

– Да-а, золотая рыбка получается. Я в курсе, – Боголюбов чуть не сплюнул под ноги. – Ни рыбы, ни моря. Комбинат нужно давно закрыть, а мы смешим весь белый свет: возим рыбку из-за моря в пустыню. Только в стране дураков до такого додуматься могут!

– В стране дураков поле чудес – вот эта пустыня! – Волоха выкинул пожеванную папиросу. – А комбинат? Что комбинат? Его скоро закроют или как это… перефро… перепропеллируют? Ну, маму их, словечечко придумали.

– Перепрофилируют, – подсказал Боголюбов. – А как же ваш начальник над консервами?

– Консерватор? – Волоха состроил недовольную мину. – Да они его держат, по-моему, так… для отвода глаз. А ему это нравится – начальник всё-таки. А на самом-то деле там уже командует другой. Там уже два цеха под какие-то игрушки оборудовали. Станки из-за границы привезли и прочее. Видел чёртиков таких – рогатых, черненьких? Это здесь производят. Старые моторы, якоря переплавляют и делают… Ха! Слышь-ка! Я первый раз, когда увидел этого чёрта – мне один знакомый подарил, по пьянке сунул в сумку, а я пришёл до дому кривой, как сабля. Лег, поспал. Продираю шары… Ох, думаю, мля-мармоля, похмелиться бы чем?! Только подумал, веришь ли, нет, но я тебе не вру… Только подумал, а рогатый этот хрен уж тут как тут. Подошел к бутылке – она стояла на окне за шторкой. Слышу: буль-буль, а потом, гляжу, стакан поехал по подоконнику и доехал прямо до моей руки – хорошо, что койка у окна… Ну, думаю, вот это я нахрюкался!

Доктор слушал его, изумлялся.

«Эге, – качал головой, – вот это игрушечки делают! Кто же это у нас такой мастер?»

– А кто там командует?.. В этом «игрушечном цехе», где производят рогатых чертей?

– Кикиморин какой-то, что ли. Он здесь недавно, я его не знаю. Да толку-то с этого цеха? Люди всё равно отсюда разбегутся. Здесь только смертникам жить.