Волхитка

На утренней зорьке Болеслав Николаевич ступил на крыльцо и, увидев глобус, почувствовал головокружение: «Ну и сюрпризики! С ума сойдешь!..»

Хорошо, что это чудо разъяснилось, хотя и не полностью.

На сеновале слышен был могучий храп. Боголюбов осторожно заглянул, поднявшись по лестнице. На старом прелом сене развалился незнакомец. Рядом – планшетка, пистолет-ракетница.

«Летчик, наверное, – догадался Болеслав Николаевич, зная из последних новостей, что лайнер, застигнутый ураганом, упал в беловодской рукотворной пустыне. – Да, угонщик, не иначе. Другой попросился бы на ночлег, а этот боится. Но зачем тогда глобус на крылечко поставил, если прячется от людей? Ладно, проснётся – потолкуем».

Но загадочный незнакомец исчез так же неожиданно, как появился на маяке. Следы вели к добротной железобетонной магистрали с клеймами «Благих Намерений». Боголюбов отлучился к роднику за водой и проворонил уход незнакомца. Последний чуть живой родник находился километрах в четырех от маяка; путь неблизкий, если топать по сыпучим барханам.

Оставленный глобус показался удивительно тяжёлым. Должно быть, ураган песку в него насыпал под завязку – дыра на полюсе. Глобус открывался по экватору. Болеслав Николаевич бережно разъял два полушария, и…

И чуть не выронил.

Внутри был не песок.

«Это не глобус, а какая-то посылка!» – подумал Боголюбов, отчего-то волнуясь.

«Посылка» содержала в себе записки графа Чистоплюйцева и что-то очень увесистое, завернутое в белый носовой платок с веселой красной вышивкой: «Кого люблю – тому дарю!»

Подарок Чистоплюйцева поразил сверх всяких ожиданий. Самородок в форме человеческого сердца!.. И пригоршня семян – Древо Жизни!..

«Дорогой Лель Степанович, – обращался Чистоплюйцев к покойному смотрителю в небольшой сопроводительной записке. – Вижу ваш маяк, но не дойду. Жар в крови… Всё это нужно передать в Горелый Бор. Пускай наш милый доктор срочно отвезёт в Москву…»

Ночь была бессонная. И день прошёл в горячечном волнении.

Нетерпеливо поджидая вездеход, Боголюбов собрал свои нехитрые пожитки. Достал из-за божнички секретную бумагу с координатами затонувшего золота – тоже нужно будет передать на возрождение родной земли: пускай археологи роют или геологи сокровища возьмут, если уж при помощи ключ-травы теперь не получается.

Несколько лет назад Боголюбов сдержал своё слово, данное Лелю Степановичу перед самой его кончиной. Однажды в июньскую ночь на Ивана Купалу он сорвал ключ-траву на заветной поляне и верхом на лошади во весь опор помчался к обозначенному месту, но это оказалось очень далеко. Волшебное пламя цветка стало гаснуть, и только лишь на несколько мгновений перед ним разверзлась полночная пустыня, как преисподняя, грохоча и изрыгая дым, и он успел увидеть огромный «золотой пароход», ярко сияющий на глубине – неподалеку с темным стержнем земной оси. Вот об этих сокровищах он теперь и вспоминал, когда из-за божнички достал секретную бумагу и присовокупил её к бумагам Чистоплюйцева и сердцеобразному самородку.

28

Крепкий, надёжный характер природы сломался. Никого теперь особо-то и не удивит июньская пурга, январский дождь… И в этом году неисправность в погоде сказалась неожиданным капризом. Ветки на деревьях жёлтый лист еще не отпустили, а сугробы уже натрясло – тихо, воровато и всего лишь за ночь.

Никогда так рано первый снег не ложился на беловодскую землю. Причём это был не подзимок, который ни сегодня, завтра растает без следа – это был снег-долгожитель, собиравшийся тут зимовать.

Поднимаясь на башню маяка, Боголюбов смотрел в бинокль – в сторону города, откуда должен был приехать Волоха Звонарёв. Но горизонт был чист и «муха» вездехода, обычно зимою заметная издалека, нигде не ползала. Волоха, год назад женившийся, стал семьянином; сынишка у него народился; жена, без ума, без памяти влюблённая в него, неохотно отпускала мужа в дальние разъезды; Волоха думал даже увольняться, о чём неоднократно говорил Боголюбову.

«А может, уже и уволился! – занервничал Болеслав Николаевич, покидая башню маяка. – Вездехода можно тут всю жизнь прождать!»

Он лыжи достал с чердака и собрался на станцию: сначала до ближайшей деревни, а там как-нибудь.

Рано утром у него состоялась церемония прощания с маяком. Это была действительно целая церемония – Боголюбов даже сам не ожидал, насколько сильно он сердцем прикипел к этому месту. А ещё он понимал, что вряд ли когда-нибудь вернётся на маяк. А если даже и вернётся – через годы и расстояния – от маяка останется только груда камней; и время, и вандалы, каких теперь много, разрушат маяк.

– Ладно, всё! – решительно сказал он, щекою прижимаясь к белой башне. – Спасибо тебе. Не скучай. Пламенный привет мне посылай.

Он резко отвернулся и пошел, поехал с белоснежного пригорка и через несколько минут уже перестал печалиться по поводу прощания – радовался, какая красота кругом, необычайное великолепие.