Волхв

– Ты не за так будешь стараться… он заплатит. Новый виток, в чем бы он ни заключался, начнется во время твоих каникул. Старик хочет, чтоб мы все втроем жили – хотя бы ночевали – в его деревенском доме. Как будто мы с ним не знакомы.

– Слишком уж все радужно.

Помолчала.

– Еще загвоздка. Он желает, чтобы перед новоприбывшими мы с тобой притворялись мужем и женой.

– Я с этим не справлюсь. У меня нет твоего таланта.

– Не остри.

– А я серьезен. Куда серьезнее, чем ты думаешь.

Опять коснулась меня щекой.

– Ну, и как ты смотришь на все это?

– Подождем выходных. Надо выяснить его истинную цель.

– Вот и мы так решили.

– Может, он хоть намекнул?

– Сказал: мы свободно можем расценивать это как психотерапию. И добавил в своей прозрачной манере, что на самом деле речь идет о чем-то, для чего пока не придумано слов. Сейчас вспомню… научная дисциплина, которую нам только предстоит нащупать И назвать. Вовсю допытывался, почему ж я тебе в конце концов поверила.

– И что ты сказала?

– Что некоторые чувства не подделаешь.

– А в целом как он себя вел?

– Да, в общем, прилично. Лучше, чем вначале. Все уши прожужжал, какими мы оказались храбрыми, умными и все такое.

– Бойся данайцев…

– Знаю. Но мы ему прямо сказали. Еще одна уловка – и до свиданья.

Я взглянул на спящую яхту.

– Куда вы плавали?

– На Китиру. Вчера вернулись.

Я припомнил, как провел эти три дня: бесконечная волынка непроверенных тетрадей, два дежурства, запах мела, мальчишек… и стал грезить о каникулах, о доме на отшибе деревни, о всегдашней близости сестер.

– Я достал книжку «Сердца трех».

– Смог прочесть?

– Достаточно, чтобы убедиться: о ней ты сказала правду.

Короткая пауза.

– Кто-то как-то говорил, что надо слушаться наития.

Всего три дня назад.

– Понимаешь, там, в школе… когда сидишь в классе, не разберешь, есть эта часть острова на самом деле или она тебе приснилась.

– Предшественники твои откликнулись?

– Ни словечка.

Снова молчание.

– Николас, я поступлю так, как ты решишь. – Остановилась, взяла и другую мою руку, заглянула в лицо. – Сейчас пойдем в дом и потолкуем с ним начистоту. Кроме шуток.

Поразмыслив, я улыбнулся.

– Твой обет не утратит силу, если новый виток придется мне не по душе?

– Ты сам знаешь, что нет.

В следующее мгновение она обвила меня руками. Губы повторили то, что читалось в глазах. Мы пошли дальше, прижавшись друг к другу. Вот и западный мыс. Воздух недвижен – тропики.

– Люблю здешние ночи, – сказала она. – Больше, чем дни.

– Я тоже.

– Ноги помочим?

Мы пересекли галечный пляж. Она сбросила свои туфли, я – свои. Потом, по щиколотки в парной воде, она дала поцеловать себя снова; губы, шея. Я бережно приобнял ее, шепнул в самое ухо:

– Глупо женщины устроены.

Сочувственно приникла ко мне.

– Да, глупо. Такая жалость.

– Я все вспоминаю тебя в часовне.

– Мне казалось, я сейчас умру.

– Комплекс девственницы.

– С тобой я и чувствую себя девственницей.

– А с другими чувствовала?

– Пару раз всего.

– А с тем другим? – Не ответила. – Расскажи мне о нем.

– Да что там рассказывать.

– Пошли посидим..

Чуть выше по склону, там, где западный мыс соединялся с островом, среди деревьев лежали валуны-паданцы. На одном из них мы и расположились. Я прислонился спиной к камню, Жюли – ко мне. Я распутал узел ленточки, длинные волосы рассыпались по плечам.

В Кембридже он преподавал математику и был десятью годами старше Жюли; умница, тонкая натура, эрудит и «совсем не ревнивец». Она познакомилась с ним на втором курсе, но их отношения оставались «полуплатоническими», пока не настал выпускной год.

– Может, дело в том, что до него дошло: два семестра – и я уеду, не знаю, но Эндрю стал психовать, если я бывала с кем-то еще. Возненавидел студию, где мы с Джун занимались. Похоже, он внушил себе, что обязан меня любить. Такой был обходительный, до смешного, – все-таки завзятый холостяк, а я возьми его и присуши. Мне нравилось с ним встречаться, мы часто ездили на природу, он старательно за мной ухаживал, то и дело цветы, книги и все такое. В этом смысле он не похож был на вечного бобыля. Но влечения к нему я, хоть убей, не чувствовала. Словом, понятно: всем человек хорош, и приятно тебе, даже как-то жутко, что за тобой хвостом ходит шелковый преп. Мозгами его восхищаешься, и…

– Постепенно влипаешь в историю?

– Он настоял, чтоб мы тайно обручились. В начале весеннего семестра. Я вкалывала как проклятая. В постель мы не ложились, и я поражалась его деликатности… было решено, что мы на каникулы съездим в Италию, а осенью поженимся.

Умолкла.

– И что дальше?

– Не хочется рассказывать.

Я погладил ее по голове.

– Лучше рассказать, чем внутри копить.

Помялась, еще понизила голос: