Волхв пятого разряда

— Прошу садиться, — предложил Правитель. — Теперь о главном. Все эти годы мы просили императора Варягии признать нашу республику и заключить с ней договор о взаимодействии. Увы, но нас не слышали. В Москве ходили разговоры, что, дескать, мы сепаратисты и не нужны империи. Зачем ей ссориться с Европой? Мы, мол, станем камнем на шее у Варягии. Скажу вам больше: прибытие в республику экспедиционного корпуса империи и его поддержка в нашем триумфальном наступлении не прекратила этих разговоров. Распространился слух, что корпус отзовут. И мы б тогда опять остались наедине с нацистским государством, марионеткой Западной Европы. Они бы накопили силы и вновь на нас напали, в чем нет сомнения. Но вдруг внезапно все переменилось. Империя признала нас, текст договора согласован, и завтра делегация Нововарягии отправится в Москву для заключения союза братских стран.

Зал зааплодировал.

— Что произошло и отчего в Москве пошли республике навстречу? Отвечаю. Туда отправился всем нам известный волхв, герой республики, Георгиевский кавалер, майор Несвицкий Николай Михайлович со своей невестой, капитаном медицинской службы Мариной Авенировной Мережко. Формально — в отпуск к своему деду, советнику царя и вице-адмиралу. Никто не уполномочивал майора вести какие-либо переговоры с императором и, более того, формально он не представлял республику, поскольку не занимает здесь руководящей должности. Однако, тем не менее — и это стало нам известно, в Москве майор встречался с Александром Третьим, причем, неоднократно. Он спас великую княжну Екатерину, уничтожив напавших на нее террористов и исцелив от раны цесаревну. И я не сомневаюсь, что все это и повлияло на решение царя…

«Что он несет?! — подумал Николай, немало охреневший от такого заявления. — Причем тут я?». Тем временем Качура продолжал:

— Мне также сообщили, что в Москве Несвицкому предложили остаться при дворе, пообещав блестящую карьеру. Но он категорически отказался и вернулся к нам в Царицыно. Николай Михайлович, Марина Авенировна, прошу вас подойти ко мне!

Николай вздохнул и, взяв Марину за руку, отправился к Правителю. Зал встретил их овацией, все люди встали. Качура обнял волхва с его невесту и подвел обоих к краю сцены. Дал знак публике прекратить аплодисменты.

— Посмотрите на красавцев! — сказал, склонившись к микрофону. — У майора грудь вся в орденах. Из них две высшие награды Новарягии и империи. Марина Авенировна удостоена ордена Святой Екатерины — единственная из республики. Ну, что тут скажешь? Молодцы! Спасибо вам, ребята. Наград у вас хватает, поэтому как главнокомандующий вооруженных сил обоих повышаю в чине. Майор отныне подполковник, а его невеста заберет у жениха майорские погоны. Полагаю, он поделится.

В зале засмеялись и зааплодировали.

— Скажи нам что-нибудь, сынок! — сказал Качура. — От сердца.

Несвицкий на мгновение замялся. Что им сказать? Разубеждать, что он тут ни причем, пожалуй, бесполезно. Сегодня праздник у людей, они его так долго ждали. Зачем им портить радость? Он вспомнил про гитару, которую принес с собой на сцену, побоявшись оставить инструмент в комнате с диванами.

— Оратор из меня плохой, — сказал, шагнув поближе к микрофону. — Позвольте, я спою?

— Давай! — кивнул Качура и усмехнулся: — Не зря ж пришел с гитарой.

Струны укулеле отозвались на прикосновение знакомых пальцев. В прошлой жизни Николая эту песню исполняли две молодые женщины из ДНР. Пророческими оказались в ней слова…

Мы возвращаемся домой,
Но путь наш долог,
Опять над чьей-то головой
Свистит осколок
И пуля снайпера опять
Найдет кого-то,
И нам придется отвечать
Опять…
Уж столько лет идут бои
Но с нами братья,
Ты нам, Варягия, раскрой
Свои объятья.
Пора вернуться нам домой
Откройте двери,
Ведь мы же всей своей душой
В единство наше верим…[17]
Участники собрания, присевшие было на кресла, начали вставать. Волна как будто прокатилась в зале. Когда Несвицкий перешел к припеву, у многих на глазах блеснули слезы.
Мы возвращаемся домой!
Мы это право отстояли!
Последний принимая бой
Мы возвращаемся домой!

Николай смотрел на лица в зале и осознавал, что ранее не понимал этих людей. То, что для него являлось политической и экономической целесообразностью и просто справедливостью, для них, стоявших против сцены, было мечтой — годами выстраданной и казавшейся недостижимой. И вот она исполнилась, пускай пока, не до конца. И люди плакали…