Волки

Все эти страшные озлобленные серые враги, бегущие за ним, бегущие бесшумно, не колебля листьев заросли папоротника, появляющиеся то тут, то там, впереди, с боков, — это только видения волка, рождающиеся в больном мозгу его. И их делается все больше и больше.

Ужас растет. Куда деться? Как спастись? Начинает жарко гореть, и болеть та губа, в которую укусила его рыжая собачонка.

Наконец, остановившись, волк принимается безжалостно чесать и рвать губу и передней и задней лапой. Показывается кровь, становится еще больнее, во зато, оглянувшись, Черномордый больше не видит окружавших его волков. Боль ненадолго прогнала видения, но скоро они придут снова.

Дальше бежит Черномордый, боязливо оглядываясь и прислушиваясь.

Отовсюду глядят на него горящие глаза, и он читает в них злобу, ненависть и голод. Тут и волки, и собаки, и зайцы, и телята — все, с кем он сражался и кого побеждал до сих пор. Они пришли теперь, когда он болен, когда губа мучительно горит и страх давит сердце. Теперь он слаб, теперь ему грозит смерть!

Черномордый кидается вперед — и лось заступает ему дорогу. Кидается назад — и стая волков спешит ему наперерез; вправо, влево — собаки…

Враги!.. Враги!.. Кругом враги! Ледяной ужас охватывает волка, и вдруг раздаются из него бешенство и отвага отчаяния. Все равно гибель…

И вот он видит на своей дороге большую белую собаку. Она сидит неподвижно и не шевелится даже тогда, когда Черномордый летит прямо на нее, когда он уже близко и, наконец, бросается. Его лапы обнимают что-то твердое и неподвижное, и зубы, защелкнувшись с силой стального капкана вонзаются в горло врага. Но собака не падает! Напрягая все силы, волк хочет повалить ее, она все так же сидит перед ним. Его зубы глубоко вошли в тело жертвы; он хочет вырвать их и не может.

В отчаянии волк трясет головой, напрягая все четыре лапы, он тянет голову назад, прочь от горла врага, и вырывается. Один из его огромных клыков сломан у корня… А собака все так же, не двигаясь, сидит перед ним. Но только обезумевшему зверю этот березовый пень может показаться похожим на живую собаку. Он сломал зуб, бешено кусая дерево.

Это был уже верх безумия. С тех пор в том же ужасе, с тем же бешенством и отчаянием Черномордый двое суток бежал, куда глаза глядят, временами падая от усталости. Полный страха перед призраками, он забыл привычную осторожность и бежал по полям и по деревням, не шугаясь людей и собак. Они то спасались от него, то нападали. И он бился, рвал, кусал, убивал и сам сеял ужас по своей дороге.

Его укусы были страшнее, чем укусы гремучей змеи, и он отравлял людей и животных даже легкой царапиной.

Сильный, неутомимый, он бежал версту за верстой; целая округа содрогнулась от ужаса, и этот последний набег Черномордого был страшней всей его жизни, страшнее нападения сотни волков.

III. Среди людей

«Бешеный волк! Бешеный волк!!» Крик, шум, бегство… Неожиданно среди бела дня врывается он в деревню; уже за околицей он разогнал стадо, укусил пастуха, убил собаку; здесь, опустив голову, поджав хвост, он бежит прямо по улице и бросается на все, что ни увидит своими налитыми кровью глазами. Опять он кусает собак, лошадей, свиней.

«Бешеный волк!» Его боялись, когда он был здоров, — теперь он был во сто крат страшней. Но нашлись смельчаки, и с первым попавшимся оружием — дубиной, вилами, топором — они выходили против него. Напрасно! Волк был еще силен, еще ловок, а безумие делало его бесстрашным в схватке. И все еще непобежденный, он бежал дальше и дальше. За ним гнались, стреляли в него, но он внушал такой страх, что близко подойти боялись, — и пока он невредим. Скрывшись из одной деревни в лес, он вдруг появляется в другой.

Бешеный волк ворвался в деревню, кусая по пути собак, лошадей, свиней…

«Бешеный волк!» Полных двое суток шла эта страшная гоньба. Описывая круг, Черномордый обегал весь уезд, почти двести верст. Двадцать деревень прошел он на своем пути, пересекал леса, поля и болота, ничего не ел и только изредка проглатывал камень, землю, траву.

Силы его истощались. Он исхудал, ребра торчали, покрытые взъерошенной шерстью; но он все еще кусал, кусал. И когда наступила последняя ночь его жизни, уже двадцать пять человек носили в себе ту же смертельную заразу; а сколько собак, телят и свиней, — и не сосчитать!

Уже четыре дня длилась болезнь Черномордого. Начинался паралич нижней челюсти. Она отвисла, и длинный язык, вывалившись из пасти, висел между острыми зубами, и слюна клейкими нитями тянулась изо рта. Потом и бег становился медленнее, походка делалась неверной и какой-то вихлястой, понемногу парализовались и задние ноги.

Он вышел на опушку и упал уже без сил в поле на меже.

Рассветало. Волк поднялся и тихо поплелся вперед. Сначала по меже, потом по дороге, через ворота и прямо во двор усадьбы. Под конец он уже не шел, а полз, волоча за собой парализованную заднюю половину тела.