Волки

Зато уж Баранников и Костя в полной мере вкусили от своего кухмистерства: они и портвейну по полному фужеру выпили, и молодого картофеля по целой тарелке умяли, вбухав в него здоровенные ломти масла, и с обеими селедками под эту картошку расправились, и по паре яиц облупили. Аппетит приходит с едой: в какой-то совершенно уже патологической ненасытности они в завершение разодрали напополам курицу, и кости ее захрустели у них на зубах. Валет, имевший на эти кости свои виды и нетерпеливо ждавший подачки, от зависти и вожделения даже волчком закрутился на месте, заскулив так, точно ему придавили лапу.

Вот тут Максим Петрович и испортил Баранникову аппетит, спросив, какие же были мотивы у растерзанного львом человека… как его настоящая-то фамилия – Мухаметжанов, кажется, так?.. какие же были у него мотивы так поступить со своим братом да еще поджечь его дом? Из-за чего и ради чего он совершил свое злодейство? Все, в общем, в этой истории ему, Максиму Петровичу, понятно, все ее детали из того, что довелось ему увидеть и услышать, он уже усвоил, и только непонятно ему одно вот это обстоятельство: причины злодейства. Может быть, он что-то пропустил, прибавил Максим Петрович смущенно, тогда он просит извинить его и повторить еще раз, чтобы уж все в полном объеме было ему известно…

В белой, расстегнутой на груди рубашке с закатанными рукавами, розоволицый, прихлебывающий из стакана специально для него согретый чаек, Максим Петрович выглядел добродушным простоватым старичком, этаким скромным районным кооператором, провинциальным дядюшкой, приехавшим навестить своих ученых, вознесшихся в значительные сферы племянников.

Вопрос свой он задал без всякой каверзы, абсолютно не желая поддеть Баранникова, – простодушная доверчивость провинциала к уму и знаниям молодых дипломированных коллег вместе со вниманием составляли главное в выражении Максима Петровича.

Однако его простодушный вопрос оказался вдруг очень серьезным и трудным – и для Баранникова, и для Кости. Баранников, потому что затронутое касалось его больше, чем Кости, первым оценил его серьезность и сразу же запнулся в своем оживлении, как-то сбился, похоже на то, как сбивается молодой резвый конь с ладной, приятной глазу рыси, которой он до того мгновения уверенно и ровно шел.

Он начал объяснять, но вышло, что он не столько отвечает на вопрос, сколько подыскивает, как его отклонить и уйти от точного и прямого ответа. Максим Петрович остановил Баранникова и сказал, что с этим белым пятном картина остается непонятной и нерасшифрованной и следователю нельзя считать задачу завершенной, а свою роль исполненной до конца…

– Разве мало в практике таких дел, когда мотивы, побуждения так и остаются непознанными? – вскипел Виктор, совсем уже задетый за живое. – Однако это не помеха, чтобы определить виновника и возложить на него вину и ответственность! А если обстоятельства таковы, что мотивы практически нельзя установить? Вот как в этом деле: участники мертвы. Кто нам теперь расскажет о том, что знали только они? Между ними был какой-то спор, потому они и встретились, потому и возникло преступление. Только они и могли бы рассказать о своем споре, открыть мотивы. Но с покойниками еще нет способа сообщаться и, вероятно, несмотря на все развитие науки и техники, его еще не скоро изобретут. Зачем же ломать голову над тем, что по обстоятельствам дела непостижимо? Задача в нашем конкретном случае состоит лишь в одном: обосновать и доказать, что именно это лицо совершило данное преступление. А это доказывается, и доказательств вполне достаточно, чтобы подвести завершающую черту…

Баранников с видом правым и победным снова принялся за курицу. Максим Петрович сконфуженно замолчал, смятый пылкой речью, но видно было, что Баранников его не убедил.

– Конечно, это понятно… Я и по себе это знаю: всегда хочется поскорей… – пробормотал Максим Петрович, помешивая ложечкой чай.

– Ну, а хотя бы вот это, разве не могло послужить Мухаметжанову мотивом: сто двадцать тысяч в его драной подушке найдены. Откуда они? Каким путем он их добыл? Только лишь женитьбами? Не больно-то богаты нынешние невесты! Три, ну пять, ну девять тысяч, как у Изваловой, мог он каждый раз уносить в зубах, – но ведь не тридцать же раз он женился! Если даже предположить, что все случаи, что числятся в ориентировках, принадлежат ему, – так и то только тринадцать. А похищенные при этом деньги в общей сумме сколько, Костя, составляют?

– Я не суммировал, но, конечно, не сто двадцать тысяч. Половина, может быть, наберется…

– Вот! – воскликнул Баранников торжествующе. – Половина! А вторая половина – от Мязина!

– А что – у него большие деньги дома хранились? – деловито осведомился Максим Петрович.

– Как теперь это выяснить? Мог бы знать Мировицкий, но и Мировицкого не заставишь говорить…