Волки

Но вот послышался удар арапника, чей-то голос крикнул: "Атрыш, смирно!" – и стая мгновенно умолкла. Было уже поздно, лучи света, словно золотые прутья, падали на землю из растворенных окон флигеля.

– Кто это приехал? – раздался чей-то голос.

– Мы, шасёры! – ответил Бурбонов.

– А! – раздалось несколько радостных голосов. Немного погодя мы были уже в комнате, стены которой были увешаны ружьями, патронташами, сумками, рогами и другими охотничьими атрибутами. Там было уже несколько человек охотников настоящих, коренных, между которыми в качестве хозяина находился и распорядитель охоты, сидевший за самоваром и разливавший чай. В комнате, несмотря на растворенные настежь окна, носился теплый пар от самовара, смешанный с дымом папирос и сигар.

– Здравствуйте, здравствуйте! – раздавалось со всех сторон.

– Добро пожаловать… Чаю не хотите ли?.. Присаживайтесь-ка.

– Вы как – вдвоем?

– Вдвоем.

– Из охотников никого не обгоняли?

– Обгоняли.

– Кого это?

– Ивана Иваныча. Он вальсирует неподалеку от сапинских дач, но теперь, вероятно, немного подвинулся.

Раздался хохот.

– Это всегда так! – заметил кто-то. – У него лошадь с норовом. Впрочем, когда он путешествует вдвоем, то дело у него идет успешнее, тогда он сидит в тележке, а товарищ ведет лошадь под уздцы.

Хохот усилился еще более.

Мы с Бурбоновым уселись за стол и принялись за чай.

– Ну, господа! – проговорил немного погодя распорядитель. – Охота завтра предстоит нам торжественная. В Девятовке выводок волков – два старых и пять молодых. Чур не зевать, смотреть в оба… Лист еще не облетел, трава не опала, как раз прорвется…

– Так-то так, – подхватил один из охотников, – только одно нехорошо, что как раз в острове этом лес рубите… Как бы гнездо не тронули…

– Лес рубят в другом конце, далеко… Гнездо держится в котловине, а лес рубят на горе… Это все пустяки…

– Хорошо, коли так.

– Уж это верно. Волк мужика не боится.

– А все-таки не мешало бы проверить…

– Что ж, и проверить можно… Пошлем Андриана, он и проверит.

– Пусть его подвоет…

– Извольте.

– А мне можно будет с ним ехать? – спросил я.

– Куда?

– В лес, послушать, как он подвывать будет.

– Так ведь вам тогда всю ночь придется не спать. Ведь Девятовский-то лес верстах в десяти отсюда. Пока доедете, пока там провозитесь, пока назад вернетесь, дело-то и подойдет к рассвету…

– Что ж такое?

– А если это для вас нипочем, так ступайте с богом!

– Конечно, нипочем.

– Только смотрите, завтра на лазу не спать!..

– Не бойтесь, не засну.

Позвали Андриана и отдали ему надлежащие приказания; охотники сели играть в карты.

Так как мне никогда не приводилось слышать, как подвывают волков, то нечего говорить, что я был в восторге сопутствовать Андриану.

Часов в 12 ночи пара подседланных лошадей стояла уже у крылечка флигеля. На одну из них сел я, на другую – Андриан, и мы отправились в путь. Ночь была в полном смысле слова восхитительная. Полная луна плыла по темно-голубому небу, усеянному брильянтовыми звездами, обливая землю мягким, серебристым блеском. Давно уже не видал я таких прелестных, поэтичных ночей. Я словно встрепенулся, словно ожил и, весь превратившись в созерцание, чувствовал, что душа моя наполняется каким-то неизъяснимым, восторженным, поэтическим настроением. Справа возвышались у нас горы, покрытые лесом, те самые горы, которые амфитеатром охватывают Саратов и составляют как бы продолжение Увекской горы, Алтынной и других, неизвестных по именам. Волнообразные горы эти при лунном свете казались громадными, и еще живописнее контуры их обрисовывались на прозрачном фоне неба. Направо кое-где синели и краснели сигнальные огоньки железной дороги… Путь наш пролегал по долам, среди огородов и бахчей, усеянных крупными шарами арбузов. Словно черепа сказочных богатырей, белели эти шары, усыпая собою, обширный дол; словно каким-то полем битвы проезжали мы, на котором пали тысячи героев, тысячи сказочных богатырей. Вдали за холмами стонал и грохотал поезд и, потрясая воздух диким стоном и воплем, еще более усиливал иллюзию… Как новый Дон Кихот смотрел я на все Это, и очарованию моему не было пределов…

Проехав верст пять, мы очутились в селе Разбойщине. Что за прелестную картину представляло тогда это село. Раскинутое на нескольких холмах, с высокой белой церковью, тоже возвышающеюся на холме, со множеством садов, кривыми улицами и проулками, с двумя-тремя оврагами, на дне которых крутились и прыгали гремучие ручьи, все облитое потоками серебра и блеска, "ело это невольно поражало своею живописною оригинальностью. И вспомнил я тогда другую такую же лунную ночь, но только зимнюю, светлую, морозную, с ветром, колючим, как иглы… вспомнил санки, летевшие по скрипучему снегу, дрожь, охватывавшую меня… женский смех и шепот… И, вспомнив ту чудную ночь, забыл, где я и что со мной. Я ехал, повесив поводья на луку седла, ехал, не правя лошадью, не глядя на дорогу… даже забыл про волков, про следовавшего за мною Андриана… Сердце вырывалось из груди, а рука словно искала обнять кого-то, как обнимала она тогда, в ту морозную, колючую ночь…

– Сударь! – послышалось вдруг сзади.