Волки

Люди думают, что только для женщин важно прошлое. Они склонны перебирать воспоминания, доставать их из памяти, любоваться, как украшениями. А для мужчин вроде как память о любви не важна, они живут настоящим.

Не всегда. Бывает, что воспоминания — это единственное, что остаётся человеку. Только воспоминания о прошлом, когда в сегодняшнем дне царит пустота.

Ничего не осталось, родины больше нет. Он не привёл на помощь союзников, не воевал вместе с остальными. Пытался отомстить римлянам, и то не особенно удачно. Его приёмный отец не желает и слушать о том, что у него на душе. Для него он лишь оружие, немногим уступающее в важности, нежели Бергей и Дарса, чья кровь пестовалась девять колен.

Но тоже породистый. Лучший из взрослых.

Дардиолай сжал зубы. Он — человек.

— Я думала, это шутка… — прошептала Тармисара, — а люди любят травить злые байки о тех, кому завидуют.

Ей вдруг стало невообразимо стыдно, ведь тогда она действительно слышала все его слова. Только мало обращала внимания. Тармисаре льстило, что её возлюбленный самый славный в Дакии, лучший воин, знаменитый Дардиолай Молния. Подруги завидовали. Любая, не задумываясь с ней бы поменялась. А она…

— Ты увидела зверя? — с горечью спросил Дардиолай и добавил с ожесточением, — да, я зверь!

Ему вдруг нестерпимо захотелось вырваться из этого замкнутого круга, разорвать цепь собственных несчастий и противоречий. «Я — человек». «Я — зверь».

— Всегда был! И ты знала!

Их взгляды встретились.

— Не кричи, — тихо прошептала Тармисара, — мой муж никогда на меня не кричал. Ты говоришь, мол, должна была знать, но я же простая женщина. Не жрица, не посвящённая, я не разбираюсь в таинствах и колдовстве. Выходит, и о тебе ничего не знаю.

— Теперь знаешь всё, — он отвернулся.

«Муж никогда на меня не кричал».

Тармисару выдали за Бицилиса насильно, её воли в том не было, так Збел утешал себя. А вот как обернулось. Ревность захлестнула его. Словно началось обращение, только неправильное. Будто стали расти волчьи когти и зубы, но внутрь тела, и разорвали на куски сердце.

— Зачем ты пришла?

— Я… Ты спас меня и Дайну. И других.

Пришла благодарить? Сама? Или её настойчиво попросили те, у кого тут всё есть, а чего нет — то достанут?

— Ты ничего мне не должна. Прошу тебя, уходи.

Он уставился в стену.

Она не сдвинулась с места.

Тихонько зашуршал лён.

— Дардиолай…

Он повернул голову.

Тармисара стянула рубаху с плеч и обнажила грудь. Она стояла так близко…

Их взгляды снова встретились, и он вновь увидел в её глазах страх. Она не хочет его и не захочет больше никогда.

Тармисара продолжала раздеваться. Как-то неловко, медленно, будто против воли. Завороженно.

А может, так и было? Против воли.

«Залдас… Что ты творишь…»

И тут его будто молнией ударило.

А если и не было никакой любви? Если всё это произошло во сне наяву? Вот, как сейчас? По воле силы, пределы которой он не может осознать. Или даже, его собственной.

Взгляд, как у жертвы, оцепеневшей перед хищником. Ведь он уже видел его у неё. Боги, ведь правда…

В отчаянии он зажмурился.

«Нет! Это неправильно! Так нельзя!»

Он вскинул голову.

— Тармисара. Мужа твоего я убил.

Она вздрогнула, будто очнулась.

— Что?

— Мужа твоего. Бицилиса. Я убил, — повторил он с расстановкой.

Тармисара захлебнулась от ужаса. Ей вдруг показалось, что фигура Дардиолая расплывается, теряет человеческий облик. В тусклом свете лучины, в колеблющихся тенях вновь проявился волк, тот страшный оборотень. Несколько мгновений женщина оставалась неподвижна, а потом медленно села на край его постели. Сгорбилась и закрыла лицо руками.

— Я всегда хотел его убить, — безжалостно продолжал Дардиолай. Ему казалось, будто он говорит спокойно, но голос дрожал от сдерживаемой ярости, — за то, что он с тобой спит, а не я. Но вышло по-другому. Убил его за предательство, за измену казнил!

Её плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях, а он вновь смотрел на стену. Слова сказаны и непоправимое сделано.

«Зачем? Ну и мразь же ты, Збел, оказывается».

Тармисара неловко натянула рубашку, подобрала с пола плащ и вышла прочь.

Он остался. Придумывать самому себе казнь. Лежал на шкурах и смотрел вверх, почти не мигая.

Лучина погасла и весь мир погрузился во тьму.

В голове совсем пусто. Хотя нет. Один образ. Качели. Весна, нарядные девушки в венках, с букетами. Тармисара на качелях, привязанных к ветке могучего трёхсотлетнего дуба. Она летает, туда-сюда. Смеётся.

Вверх, вниз, аж дух захватывает.

Вверх — пронзительная трель сиринги, вниз — дребезжащее гудение барбитона.

Музыка. Монотонная. Завораживающая.

Сиринга — многоствольная флейта. Барбитон — басовая кифара.

Вверх. Вниз.

Мелодия звучала в голове, будто играли её совсем рядом. Кажется, он слышал её недавно.

Не пройти уже венчального обряда

Мне с моею милой.

Сиринга стихла. Осталось лишь низкое гудение барбитона. Перекликались всего две струны. Будто таран размеренно, но неотвратимо бил в ворота. Душа рвалась на части.

Грозовые облака над лугом ходят.

Травы спелые поникли головами.

После бури травы выпрямятся снова -

Только я не встану…