Волки

И Бергей рассказал обо всём, что творилось в Сармизегетузе после того, как Децебал покинул её, взвалив оборону города на плечи своего друга Бицилиса.

— С царём ушли Диурпаней, Диег и Вежина. Говорили, что соберут помощь и вернутся. Через несколько дней Бицилис приказал вывести всех юношей. Я не хотел, меня Тзир тащил силой.

— Что с твоими родными сталось, ты не знаешь? — тихо спросил Дардиолай.

Бергей помотал головой.

— Мы пришли в Капилну. Думали, царь там. Но его там не было. Крепость стояла пустой. Несколько дней провели в ней, потом Тзир сказал уходить. Ушли недалеко, и часто потом ходили разведать, не появились ли римляне. Они пришли дней через десять. Но не с юга, как мы ждали, а с северо-востока. Куда царь ушёл.

— Это Маний Лаберий, — объяснил Дардиолай, — наместник Нижней Мёзии. Его легионы шли берегом Алуты, чтобы взять Сармизегетузу в клещи.

Бергей кивнул. Это имя он прежде слышал.

Он рассказал, что было дальше. Не стал скрывать и того, что сбежал от Тзира. Ждал, что Дардиолай покроет его бранью, ведь он нарушил приказ старшего и был достоин самого сурового наказания.

Дардиолай не спешил судить.

— Хочешь узнать, что стало с родными, — проговорил он негромко.

Бергей не понял по интонации, вопрос это был или утверждение.

— Ладно, парень, утро вечера мудренее. Я первый спать буду, — сказал воин.

Бергей не стал спрашивать, почему старший так решил, но видно на лице его сей вопрос все же отразился, потому что Збел, усмехнувшись, снизошёл до объяснения:

— Под утро слаще всего спится. Не хочу тебя искушать.

— Да я… — придумал было обидеться юноша, но воин только отмахнулся.

— За полночь разбудишь меня. Смотри, не усни.

С этими словами Дардиолай поудобнее устроился на душистых колючих ветках и через минуту уже блаженно храпел.

Бергей некоторое время заворожённо наблюдал за полётом светляков — маленьких раскалённых угольков, что с сухим треском разбрасывало вокруг себя горящее еловое полено. Не попало бы на одежду, займётся ещё, не ровен час.

«Нечего тебе в Сармизегетузе делать».

Он размышлял над этими словами Дардиолая, прекрасно понимая, почему тот так сказал. Бергей знал — воин прав. От этой правды хотелось выть. Хотелось, вопреки доводам разума, немедленно вскочить и бежать со всех ног, не жалея себя. Туда, в Сармизегетузу. Он догадывался, что увидит там. Душа рвалась на части.

Бергей осознал в этот момент, болезненно, на разрыв сердца, что никакой он не мужчина, а мальчик, беспомощный и растерянный. Среди сверстников он пытался играть в невозмутимого многоопытного мужа. Даже перед лицом Тзира хорохорился. Было очень стыдно сознаться, что он растерян, ему страшно. Он не догадывался, что его товарищи чувствуют то же самое, думал, что колени дрожат лишь у него одного.

А здесь, в компании Дардиолая, как оказалось, гораздо проще быть самим собой, не пытаясь изображать «сурового хладнокровного воина».

Збел не спешил насмешничать и звать Бергея маменькиным сынком. Он был серьёзен и задумчив. Даже когда во время рассказа голос Бергея вздрагивал, на лице Дардиолая не отразилось и тени презрения к слабости.

Бергей пытался взять себя в руки, успокоиться. Пытался думать, как быть, что делать дальше. Выходило плохо, мысли все время срывались на другое…

«Наша лодка протаранила вражескую, и та тонет с изумлённым глазом!»

Дарса стоял возле большой лужи и с помощью длинного прутика управлял несколькими корабликами, вырезанными из сосновой коры. При этом громко, азартно комментировал ход «сражения». Бергей, сидевший рядом, долго не мог сообразить, что это за «изумлённый глаз». Потом вспомнил, как очень давно отец брал их с братом по каким-то делам в Дробету и они видели на Великой реке большой римский корабль, лениво ворочавший вёслами. На его дельфиньем носу был намалёван черно-зеленый глаз.