Волки

— Я не выбирал ее, — глухо ответил Митя, — это она меня выбрала. Или, если точнее сказать, жизнь выбрала нас обоих.

— Ты хитришь, Митя. Если судьба так распорядилась, значит, ты должен ей подчиниться.

Митя не успел ответить, вошла Ружа.

— Обо мне говорили? — спросила она.

Митя и барон переглянулись.

— Ты, Митя, свободен, — сказала Ружа. — Ты не лошадь, и я не путы на твоих ногах. Пошел за мной — я довольна, уйдешь — сама справлюсь с бедой.

— Это по-цыгански, — одобрил ее слова барон. — Но не о тебе, Ружа, речь идет, о Мите. Одиноких в городе много, затеряется он среди них, душа его окостенеет, и многие ужаснутся от этого.

— Какая тебе, дадо, забота о них? Своих забот много, и дел не перечесть. Ты ведь уедешь, я знаю. Больше тебя здесь ничего не держит.

Барон кивнул.

— Уеду.

— Возьми Рубинту с собой. Не хочу, чтобы она в городе оставалась. Там она не пропадет. А здесь?.. Я останусь… Я должна остаться.

— Что ты задумала, Ружа? — спросил барон. — Не нравится мне это.

— Разве вы послушаете меня, вам всё предсказания нужны, а если кто ошибется, вы его к смерти приговариваете. Человек разве не может ошибиться? Должна я здесь кое-что разузнать, и, если то, что мне кажется, верно, многие спасутся.

— Говори! — приказал барон. — Все, что знаешь, мне говори.

— Ладно, только тебе одному и скажу. Митя не в счет. Он никому не проговорится. К старухе, у которой я живу, многие люди приходят. По разным делам. Известное дело — гадалка знаменитая. Недавно была у нее одна женщина, свои женские дела выпытывала, а старуха с ней разговорилась. Та женщина не знает, что старуха — цыганка, она думает: сербиянка. А муж у той женщины в прокуратуре работает. Она и подслушала разговор мужа с каким-то человеком. Те на нее и внимания не обратили. Сидели, выпивали и разговаривали. А женщина слушала. И потом все старухе-гадалке и выложила. Бог мой, если это так, то надо что-то предпринимать…

— О чем речь идет, не пойму я? — сказал барон. — Говори ясней.

— Говорила та женщина, что скоро всех цыган, кто в уголовных делах замешан, выбьют. Без суда и следствия.

— Как это выбьют? — переспросил барон. — Что мелешь?

— А так. Есть у них какие-то спецбригады, которые занимаются такими делами. Суды завалены, не успевают разгребать все, что к ним попадает. Тюрьмы переполнены… Или сам не знаешь, что сейчас творится? Вот и решили они пойти по легкому пути, без лишнего шума избавиться от тех, кто мешает. Чтобы не судить, не рядить, а убивать.

— Брехня, — не поверил барон. — Не пойдут они на такое.

— Это может быть, — сказал Митя. — От них можно всего ждать. А что конкретно сказал эта женщина?

— Говорила она про какого-то милицейского начальника Ильина, которым не довольны. Уголовников у него в районе много, мокрых дел полно не раскрытых.

— Уберут его, другого поставят, и дело с концом… — вставил барон.

— Нет, здесь все по-другому. Донимают, мол, их цыгане, и надо с этим делом кончать. Мол, звери они и убийцы, и наркотики везут в город, и все такое. Отстреляем их как диких зверей… А потом ищи-свищи. Ни правого, ни виноватого. Концов не найдешь.

— Что же ты не предупредила цыган? — сказал барон.

— Не поверят они мне, особенно после того, что случилось…

— Шукар, — сказал барон, — я сам займусь этим. Не уеду пока, задержусь.

— Нет, дадо, — вмешался Митя, — тебе надо уехать, а этим делом займусь я.

В ту же ночь, забрав Рубинту, барон уехал из города, а Митя встретился с цыганами и передал им все, что услышал от Ружи, — только не сказал, от кого он узнал это. Цыгане сменили кваритуру, и на старом месте больше не появлялись…

Глава 15 Разлад

Превращенный Богом в щепку,
Волею небес,
Я задумался и крепко:
«Что такое лес?»

На окраине небольшого городка, в старой покосившейся от времени избе, разговаривали два человека. Кроме них, в доме никого не было, но беседовали они вполголоса, опасаясь, чтобы их не услышали. Это были барон и Савва. Барон отвез Рубинту к цыганам в кочевье, а сам приехал в условленное место, о котором, кроме него и Саввы, не знал никто. Со стороны можно было подумать, что тема беседы вполне заурядна, но посвященный сразу догадался бы, что барон чем-то обеспокоен. Он сидел, положив на стол большие руки, пальцы их время от времени нервно сжимались. Савве тоже передалось это беспокойство, и он усилием воли заставлял себя не нервничать.

— Надо забрать наших людей из города, — говорит барон, — иначе они погибнут. Гаджё объявили на них охоту.

— Это не так просто сделать, — отвечал ему Савва, — они уже не подчиняются законам табора. Ты можешь им только советовать, но принимать решение они будут сами. Они — отрезанный ломоть, дадо.

— Тари в городе, и я беспокоюсь за него, — сказал барон.

— Разве он не в состоянии защитить себя?

— Всякое может случиться. Гаджё слишком хитры, они не будут разбираться, кто из цыган замешан в уголовных делах, а кто — нет. Или ты не знаешь их?