Волки Дикого поля

– Зри мне в очи, сыне, – сказал властно. – Желаю, чтобы запомнил ты на все времена едину истину: не мы в отчине нашей, но она в нас самих. И службу ей нести способно там, где ты более всего надобен.

– Да, батюшка, – кротко отвечал Евпатий.

– Ты в половецкой речи превзошёл? Сможешь на языке том поганом поговорить с Вадимом Данилычем?

– Ну… так…

– То-то и оно, что так: с пятого на десятое. Понимаю, превзойдёшь… Но превосходить поганую речь половецкую надобно уже нынче! Она для нас, рязанцев, должна стать второю родною, покуда мы с нехристями этими граничим! И греческому языку следует поучиться у братки своего Дементия, который в нём доподлинно искусен. Зачем? Не ведаю! Вадим Данилыч крепко бает на нём, друже мой Олёша Попович шибко любит книжную премудрость всяческую, в том числе и греческую. Стало быть, и сын мой тоже должен язык тот свистячий осилить всемерно.

Он передохнул немного, присев у большого стола и пригубив кваса из ковша.

– Вот тогда и подумаем о тайной княжеской службе, – продолжил неспешно. – Помни, дитятко, лучших сынов рязанских буду сбирать. Лучших! Одним из лучших и надобно сделаться. Да, десятком ты правишь разумно, Дикое поле ведаешь, хоть частями, но ведаешь. Но ты пойми, сыне, что в нём надобно, как в избе своей, по всем её углам, чтоб никакая сволота поганая тебя перехитрить была неспособна!.. Верую, свято верую в то, что станешь ты и сотником, и воеводой, ещё и место моё займёшь. Ты – плоть от моей плоти и кровь от моей крови… И помни, что не будь меня, не было бы и тебя.

Он рассмеялся по-доброму, приобнял сына, потом похлопал по плечу, со словами:

– Покамест место твоё с твоим десятком… Ступай.

Евпатий воле родительской был послушен. Более того, с годами он всё яснее осознавал, до какой степени становится похож на отца: так же стремится к постижению воинского ремесла; так же рачителен и хозяйственен. Да и полюбил точно так же: раз и навсегда, верно и глубоко. Он искренне и горячо благодарил Вседержителя за то, что у него такой отец – и воинский начальник и родитель; над отцом – рязанский князь, над которым лишь матушка-Рязань да Господь Бог. И все они составляют единое целое, имя которому – русская отчина.

От природы обладая острым умом, умением самостоятельно принимать непростые решения в сложных положениях, Лев Коловрат тем не менее к воплощению замысла князей приступил с осторожностью. Да и дело было непростым, со множеством всяческих закавык. Теперь даже общение с заморскими гостями-купцами стало необходимостью. А когда свои торговые люди отправлялись в дальние страны, каждого лично просил смотреть во все стороны, примечать и запоминать либо записывать в тайный пергамент.

Нынче в его ведении находились и все рязанские сторожевые заставы. Он решал, где усилить, сколько людей куда послать, посылать ли вообще.

Чем больше Лев Гаврилович ведал разведкой, тем больше начинал понимать всю важность и необходимость такой службы. Вскоре поступление различных сведений из дальних сторон наладилось. Он теперь знал, что творится внутри русских княжеств, ведал об истинных причинах того или иного недружелюбства князей. Аппетиты немцев-меченосцев, ляхов-католиков, равно как и литовцев-язычников, ему тоже стали ведомы, как ясен Божий день.

…Но вскоре все заботы пришлось отложить в сторону и сосредоточиться на вновь возникающей угрозе, имя которой «монголы». Слишком резво они разделались с Хорезмом, персидской армией, побили грузин, одолели союзных горцев с половцами и оказались в Диком поле.

Два десятка прелагатаев были засланы Коловратом в Ширванский Дербент, Асские (Кавказские) горы, половецкие владения и русские южные княжества. Но, когда ему довели истинное число отряда монголов, доподлинно выведали, что следом не движется и даже в нескольких днях пути не наблюдается большое войско, он засомневался в правильности приложения усилий.

Любое из шести «набольших» княжеств Южной Руси, учитывая дружину и ополчение, способно было выставить по тридцать – сорок тысяч ратников.

Другое дело, что о самом царстве монголов надо было разузнать побольше. На том и сосредоточил усилия.

Блюсти рубежи

Вадим Данилович Кофа вошёл в горницу и застал воеводу Коловрата склонившимся над пергаментом, на который были нанесены все русские княжества и ближние иностранные владения.

– Я здесь, Лев Гаврилыч… Что срочного приключилось?

– Днесь был у меня Добрыня Злат Пояс от Олёши Поповича…

– Сам Добрыня?! – восторженно вскричал Вадим Данилыч. Смутившись своей ребячьей пылкости, тут же добавил степенно: – Грядут новые заботы?

Лев Коловрат доверял своему молодому помощнику.

– Нет, скорее прежние, – ответил, немного подумав. – Однако с небольшими оговорками… Садись на скамью поближе к пергаменту.

Воевода Кофа повиновался.

– Долго беседовали мы с Добрынюшкой, вспоминали минувшее. – Лев Гаврилович вздохнул с глубоким сожалением. – но день нынешний и грядущий тоже не забывали. Как известно, разведкой в Ростове Великом ведает Александр Леонтьевич, вот через Добрыню он кое-что мне и передал. Зри.