Волки и вепри

В первый же день отряд Хродгара углубился в холмы — на разведку. На вершине одной сопки, жёлтой от жухлой травы и палого листа, в кругу старых дубов, обнаружился храм. Невысокий, красивый и строгий, под четырёхскатной шляпой крыши. Раскрытые врата венчали громадные позолоченные коровьи рога по обе стороны от полной луны чистого серебра. Возле храма стояли кромлехом плоские камни, и один — точно посреди. Алтарь. Вокруг алтаря собрались местные жрецы и жрицы в просторных одеждах, белых и алых. Не больше дюжины. Никаких ритуальных орудий у них не было, из чего Хаген заключил, что это не обряд, а казнь.

Ибо на алтаре лежал человек. Связанный. Но — не как жертва на заклании, а как пойманный злодей. На вид — не старый, хотя всклокоченные тёмно-русые волосы и борода, а также кровь на лице, засохшая и свежая, скрывали возраст, да и много ли разглядишь из кустов? Тёмно-серый тартан одежд в чёрную клетку выдавал геладца или эйреда, да и говор тоже. Говорил он, впрочем, немного и негромко. И, казалось, в пустоту, а не для слуха палача.

Хаген был уверен: перед ним не сид, а смертный человек. Уж слишком разнились лица краткоживущих и Людей Холмов, один из которых застыл над жертвой, играя длинной проволокой. Назначение такой проволоки Хагену тоже было известно: ей обычно вынимали глаза.

— Разграбим храм, — решил Хродгар. — ХЭЙ-ЙЯ!!!

Викинги выскочили из дубравы с боевым кличем. Сид-палач поднял голову, поднял на Хагена полный изумления взгляд, а потом поляну озарила яркая вспышка: то пожилой жрец призвал гром и молнию на головы святотатцев. Но Слагфид Охотник оказался быстрее: стрела прошила колдуна насквозь, отбросила и пригвоздила к воротам храма. Викинги, впрочем, тоже получили своё, покатились по земле, разбросанные заклятием. Кроме Хагена: всё же в его жилах текла кровь двергов, а они, как скажет всякий сведущий, устойчивее к чарам, чем иные народы. Так что Лемминг опешил на миг, а затем вонзил нож в грудь палача. Тот охнул, не веря, что это его сердце дико зашлось, что это его кровь брызжет из раны, что это его лёгкие стремительно покидает воздух, что это его колени подгибаются… Хаген поддержал падающего, глядя в юное, прекрасное, безусое лицо, в серо-зелёные глаза, такие же, как у него самого, всё ещё полные света, чужого, и потому — холодного…

— Прости, дружище, — сказал Хаген немного растерянно, — так уж оно вышло…

А затем отбросил труп и принялся разрезать верёвки на казнимом. Не замечая, как прочие жрецы выкрикивают заклинания, с перепугу косноязычно и бестолково, как Слагфид и Самар отвечают им стрелами, как Хравен сейдман растекается пятном тьмы, отводя чары сидов, как викинги приходят в себя и бросаются в бой… Слева промчались Бьярки и Торкель, рубя во все стороны, справа сам Хродгар орудовал тяжёлым скруглённым ножом-скольмом, перекраивая черепа и прекрасные лица, да и прочие не отставали. Вскоре кромлех оказался завален окровавленными телами, а спасённый парень разминал затёкшие конечности.

— Вода есть? — спросил он вместо благодарности.

Хаген отцепил от пояса мех, протянул геладцу. Тот кивнул и приник. Пил долго и жадно, пока не закашлялся. Прополоскал рот, сплюнул, утёр рукавом губы, возвращая мех:

— Премного благодарен, я у тебя в долгу. Бреннах Мак Эрк.

— Хаген Альварсон, — короткое и крепкое рукопожатие скрепило знакомство.

— Как ты сказал? — обернулся Хравен сейдман. — Ты — Мак Эрк? Не ан-Эрк, как здесь говорят?

Парень удивлённо насупился:

— Да, я так и сказал: Мак Эрк, то есть сын Эрка, сына Доннаха сына Бреннаха сына Бриана…

— Из Коннахта, что ли? — прищурился Хравен. — Ты, выходит, ирландец?

— Да, я ирландец! — гордо вскинулся Бреннах, сверкая злыми глазами. — А тебе до того что?

— Ненавижу ирландцев, — сообщил колдун, кривя губы в презрительной ухмылке.

— Ну а я ненавижу вас, датчан, и ваше знамя с вороном! — не остался в долгу Бреннах.

— А мне насрать девять куч, — решительно заявил Хаген, становясь между ними, глаза в глаза с чародеем, — кого вы оба ненавидите. Мне также насрать, кто такие ирландцы и датчане, где распложены Коннахт и эта Датчания…

— Дания, — поправил Хравен, больше не улыбаясь.

— …и на эту самую Данию мне тоже насрать девять куч, — настойчиво продолжал Хаген. — Если ты не заметил, сейдман, я только что спас этого человека и беру его под свою защиту. Он мне должен, и пока не выплатит долг, тебе не видать его крови. Во всяком случае, прежде моей.

Хравен открыл было рот, и не знал Хаген, глядя, как ненависть плавится с гневом в чёрной бездне глаз чародея, проклянёт его «датчанин», или просто обругает. Но тот в последний миг лишь пожал плечами, закрыл распечённый тигель души привычной холодной ухмылкой. Сплюнул в сторону, обращаясь к Хагену, но глядя на Бреннаха:

— Освободишь этого раба — дай знать.

И ушёл.

Бреннах же, красный, как рассвет над морем, выпалил:

— Я не просил тебя…