Между тем они добрались до крохотного сада у крепостной стены и присели на скамье меж двух старых яблонь, увешанных омелой.
— Так о чём ты хотел поговорить? — повторила Игерна.
Хаген заставил губы изломаться в непринуждённой улыбке:
— Пришёлся ли тебе по нраву мой подарок?
Игерна достала из клетчатой поясной сумочки кольцо, повертела в руках:
— Этот, что ли? Тяжеловат, признаться.
Глядя на массивный перстень, украшенный самоцветной печаткой-звездой и двумя розочками по бокам, Хаген молча обругал себя последний дурнем, а вслух сказал:
— Придётся подарить тебе к нему цепочку или бархатный шнур, чтобы бы носила его на шее.
— Не слишком-то щедро, — заметила девушка. — Орм Эриксон подарил мне коня сидов.
«И как же ты его за это отблагодарила?» — хотел спросить Хаген, но в последний миг прикусил язык, остановил злые слова и произнёс, как мог ровно:
— Белого, наверное, с шёлковой гривой и тонкими копытами?
— И как ты догадался? — игриво вскинула брови девушка.
— Ты, верно, диво как хороша в седле на белом коне, — бесхитростно улыбнулся Хаген. — У меня тоже есть белая лошадка. Сметанкой звать.
— Здесь? На острове? — удивилась Игерна.
— Нет, там, — махнул рукой куда-то на северо-запад, — за морем. Дома.
— Дома? — переспросила Игерна, глядя викингу в глаза. — Где же твой дом?
— Мой дом… — Хаген замялся, впервые за много зим задумавшись над этим, понимая, что нет у него ни дома, ни хорошего ответа. — Мой дом — вся Страна Заливов.
— И как тебе живётся в этой твоей Стране Заливов?
Игерна спрашивала с вежливым, отстранённым любопытством, но в голосе зазвенела тонкая струна лёгкой, едва слышной печали. Хаген тепло улыбнулся:
— С превеликим удовольствием тебе об этом расскажу, коли ты позволишь сопровождать тебя, когда ты решишь объездить дареного коня сидов.
— Ну так что ж мы расселись?! — ослепительно улыбнулась Игерна, вскакивая со скамьи…
…Так и повелось. Игерна и Хаген ездили по берегу, вдвоём на одном коне, к восхищению друзей и тихому скрежету зубов Орма Белого. Девушка сидела впереди, как положено, по-женски, а молодой моряк держал поводья, сидя позади, любуясь её лицом вполоборота. Подолгу беседовали обо всём на свете. Хаген рассказывал о Стране Заливов, о разных землях, где успел побывать, о тамошних людях, об их обычаях, а Игерна — об островах, на которых провела всю жизнь. Девушка неплохо, как и все геладцы, говорила на Скельде, жёстком, рубленом языке Севера, но Хаген упросил помочь ему выучить Имрех — певучее наречие сидов, эридов и геладов, так что к концу зимовки мог если не складывать стихи, то во всяком случае — объясниться с местными. А вечерами дочь клана Ан-Тайров играла на большой сладкозвучной арфе в большом зале, неизменно вызывая трепет в груди викинга. Думалось сыну Альвара — ничто в целом мире не способно растопить иней на его рёбрах, однако сердце плавилось восковой свечой от густых и звонких звуков, причиняя боль, даря горьковато-медовую сладость, и ещё — неведомое чувство, светлое и щемящее, названия коему Хаген не знал.
И за сей дар он готов был целовать следы Игерны тир-Сеах, хотя порою и ненавидел её за это.
А ещё высокородная арфистка решила загадку странного струнного короба, спасённого Хагеном из горящего храма сидов.
— Это же
— Кто такой «клайрсэах», прелесть?
— Воистину, вы, северяне, глупы, — усмехнулась Игерна, передразнивая кого-то из древних мудрецов. — Вот это, — указала на рогатую лиру на стене, — это называется просто
— Голос Моря… — задумчиво повторил Хаген. — Что же в нём такого особого? На ваших островах, как я понимаю, на этом инструменте редко кто играет…