Волки Кальи

И он направляется к Каллагэну. Тот отступает к конюшне, где ждет ненайденная дверь. Он не хочет туда идти, но больше некуда.

— Не подходи ко мне, — говорит он.

— Нет, — отвечает Уолтер, человек в черном. — Не могу. — Он протягивает ящик Каллагэну. И одновременно хватается за крышку.

— Нет! — вскрикивает Каллагэн. Потому что не хочет, чтобы человек в черном открыл ящик. В нем находится что-то ужасное, его содержимое может ужаснуть даже Барлоу, злобного вампира, заставившего Каллагэна испить его крови и отправившего странствовать по всей Америке как капризного ребенка, компания которого ему надоела.

— Продолжай идти и, возможно, я его не открою, — издевается над ним Уолтер.

Каллагэн пятится к конюшне. Скоро он уже под крышей. И с этим ничего не поделаешь. Он физически чувствует, как сокращается расстояние до односторонней двери.

— Ты жесток! — выплевывает он.

Глаза Уолтера широко раскрываются, на мгновение на лице читается глубокая обида. Это, возможно, абсурд, но Каллагэн заглядывает в запавшие глаза человека в черном и убежден, что чувство истинное. А потому теряет последнюю надежду, что происходящее с ним — сон или некая интерлюдия перед смертью. В снах, во всяком случае, его снах, плохиши, злодеи, являли собой чистое зло, не проявляли каких-либо эмоций.

— Я такой, каким меня сделали ка, Король и Башня. Мы все такие. Мы загнаны в рамки, из которых нам не выйти.

Каллагэн вспоминает Запад, где путешествовал в других реальностях: заброшенные силосные башни, закаты, которыми никто не любовался, длинные тени, собственную горькую радость от осознания, что он тащит за собой свою клетку, звяканье держащих его цепей, превращающееся в сладкую музыку.

— Знаю, — говорит он.

— Да вижу, что знаешь. Не останавливайся.

Каллагэн пятится по конюшне. Вновь до него долетает слабый запах сена давно ушедших дней. Детройт кажется галлюцинацией. Как и все воспоминания об Америке.

— Не открывай ящик, — говорит Каллагэн, — и я не остановлюсь.

— А ты прекрасный святоша, знаешь ли.

— Ты обещал не называть меня так.

— Обещания даются для того, чтобы их нарушать, святоша.

— Не думаю, что ты сможешь убить его, — говорит Каллагэн.

Уолтер морщится.

— Это дело ка, не мое.

— Может, и ка не удастся. Предположим, он выше ка?

Уолтера отбрасывает назад, как от удара. «Я богохульствую, — думает Каллагэн. — А для этого человека, полагаю, такое — не подвиг».

— Никто не может быть выше ка, лжепророк, — бросает ему человек в черном. — А комната на вершине Башни пуста. Я это знаю.