Волки Кальи

У меня не было надежды на спасение души. Об этом я и не думал. Но искупление содеянного и спасение души далеко не одно и то же. А напившись, я не мог ничего искупить. Я не считал себя алкоголиком даже тогда, но, конечно, гадал, превратил он меня в вампира или нет. Начнет ли солнце жечь мне кожу, стану ли я поглядывать на шеи дам. — Он пожал плечами, рассмеялся. — Или, возможно, господ. Вы же знаете, за кого многие держат священников. В Риме, мол, все, как один, геи, и горазды лишь трясти крестом перед лицами людей.

— Но ты не вампир, — заметил Эдди.

— Даже не третьего типа. Просто меня вываляли в грязи. Только изнутри. От меня всегда будет нести вонью Барлоу и я буду видеть мир, как видят ему подобные, в оттенках серого и красного. Красный — единственный яркий цвет, который я мог различать долгие годы. Все остальные — в полутонах.

Наверное, я искал один из офисов «Менпауэр», вы знаете, компании, которая нанимает людей на один день. В те дни силы мне хватало, да и я был гораздо моложе.

«Менпауэр» я не нашел, зато наткнулся на некое заведение «Дом». На углу Первой авеню и Сорок седьмой улицы, недалеко от здания ООН.

Роланд, Эдди и Сюзанна переглянулись. Чем бы ни был этот «Дом», находился он менее чем в двух кварталах от пустыря. «Только тогда никакого пустыря там не было, — подумал Эдди. — В 1975-м. В семьдесят пятом там находился магазин деликатесов «Том и Джерри», который специализировался на обслуживании различных торжеств». Он пожалел, что рядом нет Джейка. Парень просто подпрыгивал бы от волнения.

— А чем занимались в этом «Доме»? — спросил Роланд.

— Это не компания и не магазин. Ночлежка. Не могу сказать, что единственная на Манхэттене, но готов спорить, что одна из немногих. Я тогда практически ничего не знал о ночлежках, что-то слышал, когда служил в первом приходе, в Лоуэлле, но со временем значительно пополнил багаж знаний на сей предмет. Познакомился с системой с двух сторон. Бывали времена, когда я разливал суп в шесть вечера и раздавал в девять одеяла; а в других случаях я получал суп и спал под теми самыми одеялами. После проверки волос на отсутствие вшей.

Есть ночлежки, куда не пускают людей, от которых пахнет спиртным. А есть такие, куда тебя пустят, если ты скажешь, что последние два часа не брал в рот ни капли. Есть и такие, куда берут любого зассанного и засранного пьяницу, при условии, что обыщут у дверей и отберут выпивку. А после этого отправят в специальное помещение к таким же обитателям дна. Ты не сможешь уйти, если вдруг передумал, и ты ничем не удивишь своих соседей, если тебя вдруг начнет трясти или по углам будут мерещиться зеленые человечки. Женщин пускают далеко не во все ночлежки. Слишком велика опасность изнасилования. И это лишь одна из причин, по которым на улицах умирает больше бездомных женщин, чем мужчин. Так, во всяком случае, говорил Люп.

— Люп? — переспросил Эдди.

— Я до него еще доберусь, а пока ограничусь одним: он был идеологом алкогольной политики «Дома». В «Доме» под замком держали спиртное, а не пьяниц. Тебе могли налить стаканчик, если ты в нем нуждался, в обмен на обещание вести себя тихо. Плюс дать таблетку успокоительного. Медицина этого не рекомендует, вполне возможно, что такое сочетание считается вредным, ни Люп, ни Роуэн Магрудер врачами не были, но результата добивались. Я пришел трезвый, в этот вечер дел у них хватало, вот Люп сразу меня и запряг. Первую пару дней я работал бесплатно, а потом Роуэн пригласил меня в свой кабинет размером с чулан для щеток. Спросил, не алкоголик ли я. Я ответил, что нет. Спросил, не разыскивает ли меня полиция. Я ответил, что нет. Спросил, не бегу ли я от кого-то. Я ответил, что да, бегу от себя. Спросил, не хочу ли я работать, и я заплакал. Он принял мои слезы за положительный ответ.

И следующие девять месяцев, до июня 1976 года, я работал в «Доме». Застилал кровати, готовил на кухне, собирал пожертвования вместе с Люпом, а иногда и Роуэном, в микроавтобусе «Дома» возил пьяниц на собрания «АА», наливал и давал выпить виски тем, у кого так тряслись руки, что они не могли удержать стакан. Вел бухгалтерию, потому что разбирался в этом лучше Люпа, Магрудера и всех остальных, кто работал в «Доме». Эти дни не были самыми счастливыми в моей жизни, я не стану этого утверждать, вкус крови Барлоу оставался у меня во рту, но я заношу их скорее в актив, чем в пассив. Я ни о чем не думал. Не поднимал головы, делал то, о чем меня просили. И начал исцеляться.

А той зимой заметил, что со мной происходят перемены. У меня словно начало развиваться шестое чувство. Иногда я слышал какую-то мелодию, с колокольчиками. Ужасную и при этом прекрасную. Иногда, когда я шел по улице, возникало ощущение, что сгущается тьма, хотя ярко светило солнце. Помнится, я даже смотрел вниз, чтобы убедиться, что моя тень на месте. Иной раз думал, что ее не будет, но она всегда оставалась со мной.

Члены ка-тета Роланда вновь переглянулись.