Волки Лозарга

Тревога сменилась ужасом, когда в руках у тирана она увидела письмо со сломанными тремя печатями. К счастью, гнев вовремя пришел ей на помощь, она в бешенстве встала с кресла:

— Где вы это добыли? Я считала, что нотариус — лицо официальное, он принес присягу, и можно было без опасений довериться ему…

— Бесспорно, мэтр Мерлен полностью соответствует этим вашим представлениям, но только, когда вы были у него, нашему славному нотариусу показалось, что вы немного не в себе. Виду он, конечно, не показал, поскольку не годится противоречить тем, у кого разум не в порядке… — Не хотите ли вы сказать, что этот человек принял меня за сумасшедшую?

— По сути, вы недалеки от истины, хотя слово не кажется мне вполне для такого случая подходящим. Скажем лучше… дама нервная и находящаяся под влиянием навязчивой идеи. Но дело в том, что этот славный нотариус всегда относился ко мне с уважением, граничащим с восхищением, и даже испытывал нечто вроде дружбы. Мы ведь знаем друг друга столько лет! Когда вы ездили к нему, он внимательно вас выслушал, а потом спрятал то, что вы ему оставили, рассчитывая на днях со мною объясниться. И когда я сегодня съездил к нему, он сразу же отдал мне письмо. Должен сказать, читая, что тут написано, мы оба от души повеселились.

— Повеселились? Этот человек смеялся, читая о ваших преступлениях? Он что, действительно так вас любит?

— Прежде всего он человек здравого смысла. Видите ли, всякие эксцессы страшат простые души и толкают их к недоверию. Вы, моя дорогая, написали тут целый роман, и мне ничего не стоило отнести все описываемое вами на счет вашего же богатого воображения…

— Воображения? Наверное, этот человек такой же подлец, как и вы, маркиз, такой же законченный негодяй…

— Он? Ну что вы, это милейший человек. Не его вина, что он уважает меня, л вас воспринял как… несколько экзальтированную особу. Кроме того, в наших краях люди были очень удивлены, узнав, что вы бросили сына на произвол судьбы всего через несколько дней после его рождения. Здесь у людей твердые правила и устоявшиеся взгляды. А парижанки, кстати, у нас имеют репутацию убежденных искательниц приключений… Но полно, моя милая, не дуйтесь! Не предполагали же вы всерьез, что наши бравые сенфлурцы толпой сбегутся к этому дому с воплями, требуя предать меня смерти!

Чувствуя, что ноги отказываются ей служить, Гортензия оперлась на столик. Пальцы ее наткнулись на холодную стеклянную рюмку и схватили ее. Ей действительно потребовалась поддержка, и приготовленное питье оказалось совсем не лишним. Она залпом выпила, чуть не задохнулась, но почувствовала, как внутри разливается тепло.

— Видите, я был прав, — издевался маркиз. — Ничто так не успокаивает эмоции, как старая сливовая наливка. Но присядьте же, и поговорим! Все это не что иное, как новый поворот событий в вашем романе, а мои чувства к вам нисколько не изменились.

Но она садиться не стала.

— Как вы узнали, что у мэтра Мерлена было мое письмо?

— О, это было очень просто. Несмотря на возраст, зрение у меня отличное, и я видел, как вы ловко передали Деве какую-то бумажку. По моему приказу за поворотом дороги его ожидали Шапиу с сыном. Они оглушили его немного… о, не беспокойтесь, с ним ничего серьезного не произошло! Просто, придя в себя, он обнаружил у себя на лбу большую шишку.

Это уже было для нее слишком. Еле сдерживаясь, чтобы не закричать от бессильной злобы и не разрыдаться, она выбежала из гостиной, взлетела на второй этаж и заперлась у себя в комнате.

Прошло довольно много времени, пока Гортензии удалось успокоиться и привести в порядок свои мысли. Горько было сознавать, что ее принимали за сумасшедшую и за негодную мать, но, в конце концов, так говорил маркиз, и говорить он мог так для того только, чтобы ее помучить. Достаточно было вспомнить похороны Дофины, с каким уважением, как дружески все к ней тогда отнеслись, да и слова вдовы де Сент-Круа: «У нас в замках мы всегда узнаем, что происходит у соседей». Что до ее безумия, в это никто не поверит. Безумством было как раз предполагать, что оставленное у нотариуса письмо могло бы защитить ее от козней Лозарга. Безумно и безрассудно было сдаться на милость врагу и таким образом оказаться у него в плену.

Мысль о разлуке с сыном была для нее невыносима, однако, поразмыслив, она пришла к такому заключению:главное — уехать из Лозарга и вернуться в Комбер. Разве можно серьезно относиться к угрозе маркиза запретить ей навсегда видеться с малышом? Нельзя же было держать Этьена всю жизнь взаперти, никуда не выпуская из этой крепости? Главное для Гортензии теперь отыскать Жана. Вдвоем уж они одержат над маркизом верх.