Волки Лозарга

— Здесь моя берлога, — пояснил судовладелец, пододвигая гостье эбеновый стул с высокой спинкой, инкрустированный серебром и перламутром. — Здесь я пытаюсь забыть о том, что я уже не моряк, а только мелкий лавочник.

— Спасибо, что сочли меня достойной побывать здесь. Он отмахнулся, словно отметая ее любезные слова:

— Я вас сюда привел, чтобы вы поняли: я намерен говорить с вами совершенно откровенно. И хочу просить вас быть искренней со мной. Зачем вы сюда приехали, миссис Кеннеди, и кто вы такая на самом деле?

Гортензия даже вскочила с места. В золотистых глазах засверкали искорки гнева, хотя в то же время она почувствовала, что краснеет.

— А почему бы мне, интересно, не быть самой собой?

— Ирландской леди? Эта роль, конечно, вам подходит, даже очень идет, но, едва увидев вас, я сразу же понял, что вы по меньшей мере герцогиня. Однако оставим это! Вы никогда не заставите меня поверить в то, что ваша спутница, так называемая мадемуазель Ромеро, простая компаньонка. Вид у нее скорей испанской гранд-дамы или даже римской императрицы.

Гортензия пожала плечами.

— Честно признаться, сударь, я из того, что вы сказали, ровно ничего не поняла, но позвольте, однако, напомнить вам, что даже у испанской гранд-дамы в жизни могут случиться неприятности. Мы с ней воспитывались вместе. А теперь попрошу вас отвезти нас обратно в Морле.

— Не раньше, чем вы мне ответите. Зачем вы сюда приехали?

— Вы мне наскучили, господин Батлер, но тем не менее, чтобы раз и навсегда покончить с этим, отвечу: я путешествую по Франции от нечего делать. В Бретани такиеинтересные места! Во всяком случае, я так думала по рассказам вашего знакомого, господина Руана, который, кстати, говорил мне, что предупредит вас о нашем приезде.

— Я действительно получил письмо. Так, значит, Руан-старший занимается туризмом, как говорится, по ту сторону Ла-Манша? Никогда не поверю. Он по уши погряз в жестоких политических играх. Такова его природа.

— И тем не менее ведь мог же он разговориться в одном из парижских салонов и…

— Руан никогда не бывал ни в каких салонах!

Вдруг Батлер вцепился Гортензии в руку и подвел к окну, откуда открывался вид на море. Другой рукой он схватил бинокль.

— А вот теми, кто содержится в государственных тюрьмах, он всегда очень интересовался. Держите! — приказал он, протянув ей бинокль. — В Торо сейчас час прогулки. Через этот бинокль заключенные будут вам видны так, как если бы они стояли здесь, рядом.

— Правда? Любопытно.

Она взяла у него бинокль, с вызовом приставила его к глазам и увидела, что узников на площадке было по-прежнему двое. Где же молодой человек с Северного кладбища? Может, ему стало хуже?

От беспокойства Гортензия даже позабыла о своем спутнике. И чуть не вздрогнула, когда над ухом послышался его шепот:

— Которого из двух надо освободить?

— Ни того, ни другого. Вы, сударь, бредите? И, кстати, почему вы не объявились раньше? Испугались? Честно говоря, когда я получила ваше приглашение, то сначала даже идти не хотела, поскольку мы на вас уже и не рассчитывали. Я не из тех, кто умоляет, чтобы его приняли!

— Я не хотел входить с вами в контакт.

Сухой смешок был ему ответом.

— Так и не нужно было! Кто вас заставлял? Но теперь я, когда увижу господина Руана, скажу ему, что он очень ошибается, считая вас другом.

— Я уважаю Руана и не причиню ему никакого вреда, но он безумец, как и все карбонарии, мечтающие о какой-то там республике.

— О республике? Мне казалось, что их вдохновляют лишь воспоминания об императоре и стремление видеть на французском троне его сына.

— Я действительно начинаю думать, что вы их совсем не знаете. Какая империя? Да им нужно возродить во Франции лишь безумные дни Революции. Они хотят отдать власть народу, и только ему! Выслушайте меня: я ненавижу Бурбонов и желаю только одного — чтобы к власти вернулся тот, кого в бонапартистских кругах называют Орленком. Но я не верю, что это когда-нибудь случится! Меттерних слишком хороший тюремщик. Никогда, пока он жив, сыну Орла не реять над Европой. Поэтому для меня нет никаких причин жертвовать покоем, состоянием, имуществом, жизнью, наконец, ради каких-то там несбыточных планов.

— А кто вас об этом просит? — вздохнула Гортензия. — Повторяю, никто не заставляет вас со мной встречаться…

Он повернулся к ней спиной и с биноклем в руках пошел к окну.

— Никто, конечно… Разве что судьба… Я не хотел этой встречи, увидел вас… и пропал.

— Пропали? Как вы любите высокие слова, господин Батлер!

— Слово как раз подходящее, ведь я перестал быть самим собой. Мне нужно было увидеть вас снова, говорить с вами, чувствовать, что вы рядом…

Он вдруг обернулся, отбросил бинокль и неожиданно схватил Гортензию за плечи.

— Мне нужно было дышать вами! А теперь скажу откровенно: я помогу, я сделаю все, что вы пожелаете, один пойду на приступ проклятого морского замка. Если потребуется, буду драться с солдатами с «Юноны», один противпушек и всех кораблей береговой охраны. Но только с условием…

— Каким же?