Волки на переломе зимы

– И в том, что Лесные джентри так ошарашили всех, я считаю, тоже нет никакой вины Феликса. Совершенно ясно, что они сделали нечто такое, на что никто не считал их способными. Но можно ли обвинять в этом Феликса потому, что он обратился к ним и пригласил на праздники?

– Нет, я думаю, что он здесь совершенно ни при чем, – ответил Фил. – Лесные джентри всегда обладали запасом сил, о которых никто ничего не знал.

– Поговорить бы мне с Марчент! – воскликнул Ройбен. – Услышать бы ее голос. Я видел ее, видел ее слезы, видел, насколько она несчастна. Черт возьми! Папа, я даже занимался любовью с ней, держал ее в объятиях. Но не слышал ни звука. Она не сумела сообщить мне ни слова о том, что и как обстоит на самом деле.

– И что же она могла бы сообщить тебе? Она не ангел, не божество, а призрак. Она – душа, сбившаяся в пути. Остерегись того, что она могла бы сказать, точно так же, как и слов Хокана.

Ройбен тяжело вздохнул.

– Знаю я это. Знаю. И все равно мне хочется спросить Элтрама. Уверен, что он знает, почему она не может расстаться с этим миром. Он должен знать.

– Элтрам знает только то, что знает сам, – заметил Фил, – а не то, что известно Марчент, если ей вообще что-то известно.

Они на некоторое время замолкли. Фил налил себе еще одну чашку кофе. А дождь снаружи все так же стучал и звенел об оконные стекла. Чрезвычайно душевный, умиротворяющий звук – дробь дождевых капель по оконному стеклу. Невзирая на дождь, бесцветное небо необъяснимым образом просветлело, и на сером сверкающем полотнище моря смутно вырисовался корабль, плывущий у далекого горизонта.

– Ты не хочешь дать мне совет, что делать? – спросил Ройбен.

– Ты же сам не хочешь, чтобы я давал тебе такие советы, – ответил Фил. – Тебе нужно разобраться во всем самому. Но кое-что я тебе все-таки скажу. Ты отвлек меня от размышлений о скором угасании, ты совершил со мною чудо. И что бы ни случилось, как ты ни решишь, ничего не сможет оторвать тебя от меня, а меня – от тебя и Лауры.

– Это верно, совершенно верно. – Он посмотрел в глаза отцу. – Ты ведь счастлив, папа, да?

– Да, – ответил Фил.

24

Впервые после Модранехт они собрались за обедом все вместе. Они сидели за большим столом в столовой и жадно поглощали запеченную рыбу, жареную курятину и порезанную тонкими кусками свинину, сопровождая все это горами тушенной в масле зелени и моркови. Лиза испекла свежего хлеба, а на десерт – яблочные пироги. В хрустальных графинах и бокалах золотился охлажденный рислинг.

Ройбен сидел на своем обычном месте, справа от Маргона, а справа от него самого сидела Лаура. Дальше разместились Беренайси, Фрэнк и Сергей, а напротив, как всегда, сидел Феликс, слева от него Тибо, дальше Стюарт, а потом Фил.

Все было легко и непринужденно, точно так же, как во время доброй сотни обедов, которые проходили здесь прежде, и когда завязался разговор, он вращался вокруг самых обыденных вещей, таких как новогодний праздник, который был запланирован в «Таверне», или никак не желавшая меняться погода.

Только Феликс молчал. Не говорил ни слова. А Ройбену было мучительно тяжело глядеть на выражение его лица – на ужас, застывший в его устремленных куда-то в пространство глазах.

Маргон был непривычно ласков в обращении с Феликсом и раз за разом заговаривал с ним на какие-то маловажные или нейтральные темы, но, не получив несколько раз ответа, оставил свои попытки, видимо, понимая, что дальнейший нажим только повредит его добрым намерениям.

Беренайси между делом заметила, что остальные волчицы уехали в Европу и что, вероятно, вскоре последует за ними. Новостью это не было, судя по всему, только для Фрэнка, но никто не задал того вопроса, который так и просился на язык Ройбена: уехал ли с ними Хокан?

Ройбен же не имел ни малейшего желания упоминать имя Хокана за этим столом.

Паузу нарушил Маргон.

– Беренайси, ты, конечно, знаешь, что, если не захочешь уезжать, мы будем рады, если ты останешься здесь.

Она лишь кивнула. На лице ее можно было прочесть лишь осознанную покорность судьбе. Фрэнк молча смотрел в сторону, как будто все это не имело к нему никакого отношения.

– Послушай, Беренайси, – сказал Тибо. – Мне кажется, тебе лучше будет остаться с нами. И постараться отбросить те старые связи, которые связывают тебя с этими созданиями. Почему бы нам не возродить смешанные стаи, где будут и самцы, и самки? На этот раз у нас вполне может получиться. Дорогая моя, ведь Лаура уже с нами.

Беренайси заметно растерялась, но не обиделась. Лишь улыбнулась. Лаура посмотрела на нее с нескрываемым сочувствием и негромко, мягко произнесла:

– Конечно, это не мое дело, и не мне судить, что к чему, но мне будет приятно, если ты останешься.

– Нам всем будет приятно, если ты останешься, – угрюмо сказал Фрэнк. – Интересно, почему женщины так часто образуют свои собственные стаи? Почему бы нам всем не жить в мире и согласии?

Вопрос был, видимо, риторический, и на него никто не ответил.