Волки на переломе зимы

Несомненно, самой поразительной деталью облика этого человека были зеленые глаза на темнокожем лице; но даже будь они поменьше, все равно они остались бы столь же поразительными. Было просто невозможно поверить, что эти огромные, с огромными зрачками, глаза – всего лишь иллюзия. Но, с другой стороны, разве это всего лишь иллюзия?

«И что, все это лишь частицы, – думал Ройбен, – собранные в эфирное тело? И что все это может быть рассеяно?» Сейчас это казалось невозможным. Никакое откровение о природе сущего не могло вызвать большего потрясения, чем осознание того, что нечто столь вещественное и полное жизни, как этот человек, способно взять и бесследно рассеяться.

Феликс снова опустился в кресло, а Лиза поставила перед Элтрамом большую чашку, которую наполнила из запотевшего серебряного кувшинчика – скорее всего, молоком.

Элтрам взглянул на Лизу с явно озорной усмешкой, но тут же поблагодарил ее. На молоко же он смотрел вполне благосклонно, даже с откровенным удовольствием. Он поднес чашку к губам, пить по-настоящему не стал.

– Что ж, Элтрам, – сказал Феликс, – вы знаете, почему я пригласил вас…

– Знаю, – перебил его Элтрам. – Да, она здесь, совершенно определенно здесь. Она скитается здесь и нисколько не хочет куда-либо уходить. Правда, она не может ни видеть, ни слышать нас, но это еще впереди.

– Почему она не знает покоя? – спросил Ройбен.

– Она в глубоком горе и растерянности, – пояснил Элтрам. Его лицо своей величиной слегка сбивало Ройбена с толку; возможно, потому, что они сидели так близко друг от друга. К тому же Элтрам был даже немного выше ростом, чем Сергей – самый рослый из Почтенных джентльменов. – Она знает, что ее жизнь закончилась, о, да, это ей известно. Но она никак не может понять, что же ее убило. Она знает о смерти своих братьев. А вот того, что именно они прикончили ее, она понять не может. Вот она и ищет ответы на свои вопросы, а когда видит врата, ведущие на небеса, в страхе бежит от них.

– Но почему, почему эти врата внушают ей такой страх? – продолжал допытываться Ройбен.

– Потому что она не верит в жизнь после смерти. Не верит в невидимое.

Его речь звучала как-то… современнее, что ли, чем разговоры Почтенных джентльменов, а доброжелательные интонации вызывали симпатию к нему.

– Ройбен, понимаете ли, недавно умерший человек видит врата в небеса как яркий белый свет. Иногда в этом свете он может разглядеть своих предков или умерших родителей. Иногда – только свет. Возможно, нам довольно часто случается видеть то же самое, что видят они, но утверждать это наверняка я не возьмусь. Этот свет уже не представляется ей выходом и не манит ее к себе. Но совершенно ясно, что она не знает, почему продолжает существовать в собственном образе, существовать как Марчент – ведь она была твердо убеждена в том, что смерть окажется бесповоротным концом для всего, что она собою представляла.

– Что она пытается сказать мне? – спросил Ройбен. – Чего она от меня хочет?

– Она так держится за вас, потому что может вас видеть, – ответил Элтрам, – и прежде всего стремится к тому, чтобы вы знали о ее присутствии. Она хочет спросить вас, что и почему случилось с нею и что случилось с вами. Она знает, что вы, Ройбен, уже не человек. Она способна видеть это, чувствовать это. Не исключено, что она видела, как вы преображались в звериное состояние. В этом, кстати, я почти уверен. Это пугает ее, пугает до ужаса. Так что она не просто призрак, а призрак, которым владеют ужас и горе.

– С этим необходимо покончить, – завил Ройбен. Его снова затрясло; он ненавидел это состояние. – Нельзя допустить, чтобы она и дальше страдала. Они не заслужила такой участи.

– Вы совершенно правы, – сказал Элтрам. – Но не забывайте, что в этом мире – в вашем мире, в нашем мире, в том мире, где сосуществуем мы с вами, – далеко не всегда страдать приходится именно тем, кто этого заслуживает.

– Но вы поможете ей, – утвердительно сказал Ройбен.

– Поможем. Мы держимся поблизости от нее, стараемся окружать ее, когда она дремлет, когда она расслаблена и не проявляет настороженности. Мы пытаемся пробудить ее дух, подтолкнуть ее к тому уровню концентрации, на котором она способна собрать воедино свое эфирное тело и вернуться к обучению.

– К какому еще обучению? – удивился Ройбен.

– Духи обучаются в состоянии концентрации. Оно, в свою очередь, подразумевает концентрацию эфирного тела и мысленную сосредоточенность. Когда умершие впервые переходят грань между мирами, те из них, которые почему-то остаются привязанными к вещному миру, сталкиваются с сильнейшим искушением рассеяться, распылиться, избавиться от связей, уподобиться воздуху и погрузиться в сонную дремоту. Дух может на веки вечные остаться в таком состоянии; тогда его сознание не воспринимает ничего, кроме грез, если, конечно, можно вообще говорить в этом случае о наличии сознания.

– О, я именно так и думал… – начал было Стюарт, но тут же откинулся на спинку кресла и виновато развел руками.