Волки с вершин Джамангры

— Найти здесь корабль будет несложно, — заметил Александр, обозревая гавань, заполненную посудинами всех мастей и размеров.

И на них, особенно не напрягаясь, мне удалось признать флаги полутора десятков, если не больше стран.

Александр снова был тем человеком, компании которого, вынужденно оставшись один в Гласанте, я даже обрадовался. Неглупый, ироничный, и легко рассуждающий на любую тему.

Ничто в нем больше не напоминало того сар Штроукка, который вел себя по-хамски, когда больше всего хотелось надавать ему пощечин. К слову, сам Александр ничего из произошедшего с ним не помнил. За исключением сна. Который несколько раз пытался рассказать в подробностях, но всякий раз я его обрывал: слишком свежи были впечатления от зрелища, увиденного наяву.

Шхуна встала на якорь посреди гавани, в ожидании своей очереди к причалу под разгрузку, шлюпка дожидалась у борта, и настала пора прощаться.

— Капитан Асант, все было великолепно, — сказал я, пожимая Михелю руку.

Было понятно, наше убытие приносит ему немалое облегчение. Особенно в связи с Александром, который пожал Асанту руку, счастливый в своем неведении. Иначе легко себе представить, сколько мук пришлось бы ему пережить: вел себя как настоящий хам, а извиняться не позволяет положение.

Ночью перед прибытием в Клаундстон мне не спалось, одолевали мрачные мысли. Нелепая ссора с Клаусом, и ее наверняка можно было избежать. К тому же будущее рисовало не самые радужные перспективы. Человеку, которого никто нигде не ждет, имуществом он не обременен, также, как и нет у него никаких планов. Ворочаясь, я все не мог заснуть, и потому решил подышать свежим воздухом. На вахте стоял брат капитана — Грег, с ним-то и завязался у нас разговор. И начал он его сам.

— Завтра к полудню будем на месте, — сказал Грег.

Я лишь кивнул, любуясь на светящийся от потревоженного планктона след от кильватерной струи. Ночь была звездной, что тоже придавала ей очарование. Стоял, любовался и думал, что ради таких моментов и стоит ценить жизнь. Как будто бы ничего и не происходит, но именно тогда остро чувствуешь, как прекрасна она в любых ее проявлениях.

— Наверняка у вас сложилось превратное отношение, господин сарр Клименсе.

Голос Грега мешал, и все-таки я спросил.

— К чему именно?

— К нам с братом, да и вообще.

Пришлось отделаться тем, что пожать плечами: не понимаю, мол, о чем вы пытаетесь мне сказать.

— Знаете, сарр Клименсе, «Мария» — это единственное, что есть у нас с Михелем в жизни. Ни семей, ни дома, только она, — Грег погладил поручень, ограждающий мостик.

— У многих нет даже этого.

— Все верно, но сказать хотел не об этом. Вот вы думаете, что мы скупы так, насколько вообще это можно, и экономим на всем. Поверьте, вы всего лишь попали на борт «Марии» не в самый лучший момент в нашей жизни.

— И что стало причиной?

— Как и обычно во всех подобных случаях, — туманно ответил Грег. — Хотите кофе?

— Не откажусь.

Хотелось надеяться — он не будет таким же, как все остальное на ее борту.

— Сейчас распоряжусь. Клавдий, — сообрази!

Отправив рулевого, он встал за штурвал сам. Посыльный скрылся надолго, и я успел пожалеть о своем согласии, не догадавшись на себя что-нибудь накинуть, и потому начав зябнуть. И все-таки оно того стоило — кофе оказался превосходен. Никогда не понимал привычки портить его сахаром и вообще, чем угодно: он и без того хорош, и этот был именно такой, каким я его и любил. Крепким как рукопожатие искренних, горьким как расставание влюблённых, и горячим как месть. Так сказал однажды один из моих друзей. Замечательный поэт, которому не получилось сохранить жизнь, когда не смог предотвратить его дуэль.

— Теперь уже нет смысла ни на чем экономить, — заметил Грег.

— Так что же все-таки с вами произошло?

— Ряд обстоятельств, сарр Клименсе. Корпус «Марии» во время шторма дал течь, а в трюме хранился груз, который боялся сырости. Затем был ремонт, и он забрал последние деньги.

— Так понимаю, все теперь позади?

— По прибытию в Клаундстон, мы расплатимся с долгами полностью. И тогда добро пожаловать к нам на борт, сарр Клименсе! Уверяю вас, вы будете приятно удивлены.

— Нисколько в том не сомневаюсь.

Такой вот состоялся у нас разговор, в конце которого я подумал — как же мы часто составляем о людях превратное мнение, если нам неизвестно то, что называется правдой.

Шлюпка со мной и Александром сар Штроукком подходила к набережной, когда на берегу произошло что-то непонятное. Сначала народ, а его хватало — как праздных гуляк, так и сосредоточенно куда-то спешащих с деловыми минами на лицах типов, отхлынул в стороны, а затем наоборот, собрался возле чего-то отсюда невидимого.

— Они убили его, убили! — истерично кричала какая-то женщина.

Причем настолько громко и пронзительно, что голос ее был слышен далеко вокруг. «Как будто криком когда-нибудь и кого-нибудь сумели оживить, — поморщился я. — Клаундстон — город портовый, а они никогда порядком не славились, пора бы ей уже и привыкнуть».