Волки севера (сборник)

Стовин беспокоился. Он стоял на коленях на оленьей шкуре, разостланной на льду замерзшего озера и наблюдал за леской. Слева от него на расстоянии четверти мили застыл Волков с острогой. Странно, — подумал Стовин, — что Волков, который неохотно остался в эскимосском поселении, приспособился к жизни здесь лучше всех, кроме, разумеется, Бисби. Стовин видел, как русский вырубил для себя лунку во льду с такой скоростью, что ему позавидовал бы даже Сонатук. Всего несколько недель практики — и никто не мог сделать это быстрее, чем Волков. Вот он подался вперед, сильно ударил острогой. Еще рыба. Он поймал уже три штуки. Задрожала леска и у Стовина. Стовин подсек, затем вытащил леску. Рыба заглотила приманку целиком. Большая рыба. Лосось. Она отчаянно билась на льду, разбрызгивая воду, затем замерла, как пластиковая модель. Стовин почувствовал, что усиливается ветер. Он встал, нацепил на кукан свою добычу. Волков махнул ему рукой, взял свою рыбу и пошел к нему.

— Я думаю, надо возвращаться, — сказал он. — Ветер…

Они пошли рядом.

— Я беспокоюсь о Бисби, — сказал Стовин. — Он сказал, что вернется через два дня, а уже прошло три.

— Когда идешь на охоту, трудно сказать, когда вернешься. И с ним Сонатук. И этот, как его… Шонгли.

— Да, — ответил Стовин. Но сердце его опустилось, когда они подошли к селению и он не увидел упряжки и нарт Сонатука. Он вошел в иглу. И даже теперь, после нескольких недель проживания тут, от этого запаха у него подступала к горлу тошнота.

В этом иглу жили две семьи — он с Дайаной и Солдатовы. У Бисби с Волковым была своя иглу.

Наконец Стовин справился с тошнотой и увидел в полутьме Дайану. Она сидела на своей постели — куча оленьих шкур на небольшом возвышении. Дайана занималась лампой. Когда Стовин вошел, она посмотрела не него, и он увидел, как в полутьме сверкнули ее зубы. И несмотря на свое беспокойство, Стовин ощутил, как острый приступ желания охватил его. Дайана была грязной, он тоже. Они оба наверняка дурно пахли. Но ни он, ни она не замечали этого. У Стовина уже отросла борода. Она защищала подбородок от холода. Волосы Дайаны были спутаны и блестели сальным блеском. На лице виднелись полосы сажи. Она была сейчас похожа на эскимосскую женщину — купер, на одну из тех, кто жили в этом поселении.

— Это хорошо, Стовин, — сказала она, принимая от него рыбу. — Ты становишься настоящим охотником.

— Нет новостей от Бисби? — спросил он.

Она покачала головой.

— Это беспокоит меня. Если что-нибудь с ним случится, как мы вернемся обратно?

— Куда обратно?

Он посмотрел на нее.

— В Соединенные Штаты.

Она рассмеялась.

— Мы и так в Соединенных Штатах. Хорошо, хорошо, я знаю, о чем ты. Не беспокойся, Стовин. Придет весна.

— Да, тогда будет легче. Весна близится. Стало светлее. И скоро мы увидим солнце полностью.

— Я знаю.

— Но даже и тогда я не знаю, как мы выберемся отсюда сами. До Сиэтла две тысячи миль. И Бог знает, найдем ли мы его. Нам нужен опытный человек в пути. Нам нужен Бисби.

Дайана погладила его руку.

— Придет весна, Стовин. И сюда прилетят самолеты. Ведь люди захотят узнать, что случилось с Аляской. Они увидят нас.

— Может быть, хотя это сложно с воздуха.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— А ты не беспокоишься?

Она улыбнулась.

— Мне здесь нравится. Могло быть и хуже.

Возле двери послышался шум и в иглу вошли Солдатовы. Ни он, ни она, — подумал Стовин, — не стали жить эскимосской жизнью. Валентина оказалась самой чистой в селении. Она часто мылась, хотя испытывала при этом уйму неудобств, и с изумлением смотрела на заросших грязью эскимосских ребятишек. Солдатов немного оправился, хотя долгое время между ним и смертью стояла только Валентина. Однако он все еще не мог ходить на рыбную ловлю и занимался тем, что постоянно что-то записывал в свою книжечку. Он мог часами сидеть и слушать бесконечные рассказы Сонатука и Шонгли, которые переводил Бисби, если был в хорошем настроении.

Но Стовин не мог ничем заняться. Весь его интеллект был подавлен желанием вернуться в цивилизованный мир. Ему хотелось говорить с учеными, быть на конференции… она давно кончилась, но ведь будут и другие. Он должен присутствовать на них.

Солдатов посмотрел на Стовина, как будто прочел его мысли.

— Эти люди живут в таких условиях, в каких не могут жить нормальные люди. И тем не менее, они счастливы, дорогой Сто. Они смеются. Я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь ударил ребенка. У них нет чувства собственности. Они гостеприимны, как бедуины. У них отсутствуют душевные травмы, от которых страдают цивилизованные люди. Им незнакома неверность, ревность. Иногда они меняют жен или мужей, но семьи не разрушаются, они остаются.

— Да, — согласился Стовин. — Но эта раса на закате. Эти эскимосы, ничего не знающие об огромном мире, они вымирают. Бисби сказал, что этих эскимосов осталось всего несколько сотен. И они считают себя народом, истинными людьми.

— Они не моются, — сморщила нос Дайана, сидевшая рядом с Валентиной на шкурах.

— Вероятно, мы придаем слишком большое значение умыванию, — сказал Солдатов. Он повернулся к Стовину.