Волки севера (сборник)

— Меня не привлекает жизнь благородного дикаря. Я не верю в этот миф. Я, как и вы, Сто, человек своего времени. И я начинаю учиться. Я думаю, вы тоже,

Стовин кивнул.

— Да, нам нужно многое сделать и у нас есть, что сказать людям, когда мы вернемся. Если вернемся.

— Мы вернемся, — сказала Валентина. — И… Что это?

На улице послышались крики, шум, смех. В иглу ввалился маленький эскимос и крикнул:

— Сонатук… Бисби, Бисби!

Все люди выскочили на улицу, когда на центральный круг между четырех иглу влетели нарты Бисби, в которые были запряжены шесть собак. Бисби и два эскимоса стояли на туше огромного медведя. Все смеялись и кричали. Все трое были покрыты сгустками запекшейся крови. Женщины и дети стояли и смотрели, а потом стащили тушу с нарт на снег и стали плясать вокруг. Бисби, улыбаясь, прошел мимо них и вошел в свою иглу. Там он некоторое время был один, так как Волков находился на улице с остальными. Бисби достал из-под шкур маленькую коробочку, с которой не расставался нею жизнь, затем вынул череп и прижал его ко лбу.

— Спасибо, Седна, что ты наградила меня искусством убивать медведей. Это твой знак?

Знака не было. Тогда он снова вышел на улицу и прошел к саням, осторожно раздвигая ребятишек. Гам Солдатов измерял тушу рыболовной леской. Затем Сонатук перерезал горло медведя, а Бисби отрезал голову зверя, чтобы душа медведя могла покинуть мертвое тело. Кунер Сонатука положила в пасть медведя кусок мороженой рыбы и немного снега, чтобы медведь не испытывал ни голода ни жажды в том мире, где ему придется теперь жить.

После этого женщины быстро и умело ободрали шкуру и вырезали куски мяса. В этот вечер в маленьком селении будет праздник. Каждый получит столько мяса, сколько сможет съесть.

Праздничный ужин состоялся в большой иглу, соседней с той, где жили Солдатовы, Стовин с Дайаной и семья Шонгли. Стовин наелся быстро и направился спать. В иглу уже лежал Шонгли со своей кунер. А может, и не со своей. Для эскимосов это не имело значения. Стовин быстро уснул тяжелым сном.

Дайана еще некоторое время поболтала с Валентиной, а затем русская пошла к двери, но оглянулась. Волкова уже не было. В иглу оставались только Бисби и два эскимоса, которые еще ели. Они ели с таким видом, как будто это была последняя еда в их жизни. Лицо Бисби блестело от жира в желтом свете лампы. В руках он держал кусок окорока и время от времени откусывал от него. Жир тек по его подбородку. Один из эскимосов наконец наелся и с довольным чувством облизал пальцы. Он посмотрел, увидел Дайану и ткнул Бисби локтем в бок, ухмыляясь. Бисби встал и пошел к ней. Она, улыбаясь, начала говорить, но замолчала. Бисби взял ее за руки и вывел на улицу. Дайана стала сопротивляться.

— Это… что… ты сошел с ума? Пусти меня…

Она казалась ребенком в его руках. Бисби наполовину втащил, наполовину внес ее в иглу, где жил вместе с Волковым. Дайана позвала Волкова:

— Григорий, Григорий…

Ответа не было. Бисби навалился на нее, как медведь, которого он убил. Он целовал ее лицо, шею. От него пахло медвежьим салом, жесткая борода царапала лицо Дайаны. Она чувствовала на своих губах солоноватый вкус засохшейся медвежьей крови. Вконец забыв себя, Бисби одним рывком содрал с нее одежду и повалил на кучу шкур, служивших ему постелью. Она больше не могла сопротивляться. Сейчас он обеими руками стискивал ее груди. Не грубо, но и без нежности. Его губы снова впились в ее рот, так что она могла дышать. Своим коленом он заставил ее раздвинуть ноги, но она и не сопротивлялась. Она даже ждала этого. Он казался ей огромным, сильным. Грубые шершавые пальцы Бисби скользнули по ее телу, животу и, не задерживаясь, чтобы поласкать пупок внизу живота, раздвинули ее половые губы. И затем в нее как будто вошел раскаленный железный стержень. Бисби, задыхаясь, со стонами, со всею силой давно сдерживаемой страсти загонял и загонял в нее этот стержень и каждое его движение доставляло Дайане невыразимую муку и невыносимое наслаждение. Она, не помня себя, смеялась под ним, плакала, молила, стонала от наслаждения. Наконец все было кончено. Бисби с торжествующим воплем испустил горячую жидкость, которая обожгла ее внутренности, и застыл на ней. Некоторое время он лежал, не двигаясь, затем скатился с нее молча и отвернулся. Придя в себя, Дайана отыскала в темноте свою одежду, кое-как оделась и пошла в свою иглу. Из угла Шонгли слышался мерный храп. Она, тяжело дыша, присела на край постели и попыталась поправить растрепанные волосы. Глаза Стовина блеснули в темноте. Он проснулся.

— Ты где была? — спросил он. — Нет, не говори. Я знаю.