Было еще несколько разговоров. Потом начались самые тяжелые бои и было не до доверительных бесед.
Вскоре мы воссоединились с группировкой Павла. Ко всеобщему удивлению у него оказался известный теперь на весь мир британский журналист Джон Даррел. Тогда-то его мало кто знал — так, мелкая сошка. Мировую славу он получил именно после своих репортажей о нас.
Лично мне этот Даррел не понравился с первого взгляда. С вечной улыбочкой на вытянутом, несколько лошадином, лице, он постоянно крутился рядом, что-то вынюхивал, расспрашивал, строчил в своем компьютере. Но больше всего мне не нравилась его позиция. Этот английский дурак был очарован Павлом, Ильей, другими командирами. Ко мне он тоже пытался ластится, но я держал дистанцию, давая понять, что не желаю близко общаться с ним. Впрочем, он никогда не обижался.
Так вот, позиция Даррела. Именно он на весь мир раструбил о добрых, честных и справедливых повстанцах из Армии Свободы. Именно благодаря его стараниям СНКР оказался практически изолирован от остального мира. Ряд государств и вовсе разорвали со страной дипломатические отношения. На мой взгляд, этот журналист был и остается врагом России. Вместо того, чтобы силой своего пера остановить кровопролитие, он подстегивал его, провоцируя власть все больше и больше ужесточать меры.
Именно после статей Даррела для нас открылся канал зарубежной помощи. По началу он был мало значим, так как деньги все равно не доходили до нас, а от военной помощи в виде введения на территорию России европейского контингента, мы отказались. Но под конец Европа все же сыграла свою роль. Когда западная часть полностью оказалась в руках Армии Свободы, открылся канал прямых поставок оружия, продовольствия, амуниции.
Николаю Даррел тоже не нравился. Он вечно отпускал в его адрес разные скабрезности и при случае не упускал возможности хоть как-то задеть.
Окончательно же меня добили события в городке Пристово. Это еще один мало известный факт той войны. Пристово был из тез провинциальных городишек, от которых мы обычно ждали бурной радости по поводу нашего появления и всеобщей поддержки. Но тут все пошло не так. Приставо стало нашим Козельском. Тяжелейшие бои шли почти неделю. Город несколько раз переходил из рук в руки. Когда же мы наконец окончательно заняли город, нашим взорам открылась страшная картина. Трупы, трупы, трупы….
Оставшихся в живых собрали в поле на окраине города. Мужчин — от мальчиков до стариков — отделили от женщин и расстреляли. Вой пристовских баб до сих пор стоит у меня в ушах и не дает спать по ночам. Если бог и решит все же отправить меня в ад, то оправит туда именно за Пристово. Я был там, я все видел, и ничего не сделал.
После всего случившегося я впал в тяжелейшую депрессию. Николай точно угадал с моментом и нанес последний, решительный удар по моему ослабшему сознанию.
Как-то под вечер он подошел и сказал, что у него ко мне конфиденциальный разговор. Мы пошли по проселочной в дороге, все больше отдаляясь от лагеря.
— Петр Сергеевич, — доверительно обратился он ко мне. — У меня есть для вас послание.
— Послание? — Я был искренне удивлен. — От кого?
— От вашего бывшего начальника, — тихо ответил Николай. — Совершенно случайно на меня вышел один человек… Он и передал. Это звучит странно, но….
Я ушам своим не верил. В горле от волнения у меня пересохло. Николай протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги. Я раскрыл его и сразу же узнал почерк Кротова. Уж его-то я точно никогда бы не спутал ни с чьим другим. Я начал читать: