– Вот и я тоже отдыхаю, майор. – Фраза, слетевшая с языка Власова, получилась весьма двусмысленной, но не брать же ее обратно! Он нахмурился и спросил: – Ты-то как? Закончил свой крестовой поход?
– Ага, – подтвердил Громов не без бахвальства.
– Удачно?
– Да как вам сказать…
– Напрямик, – предложил Власов. – Без этих твоих выкрутасов.
За то время, пока он ожидал продолжения, корпус трубки успел дважды скрипнуть в стиснувшей его руке. А потом Громов заговорил, и напряжение постепенно начало спадать. Он, оказывается, действительно допросил захваченного генерала с пристрастием. А тот возьми и окочурься в самый интересный момент. Успел лишь пару-тройку высокопоставленных сообщников назвать и замолчал навеки. И теперь продолжения из него клещами не вытянуть.
– Молодец! – бодро воскликнул Власов.
– Генерал?
– Почему генерал. Ты! Мы этот клубок в любом случае распутаем до конца.
– Мы? – вежливо удивился Громов.
– На пару, – подтвердил Власов. – Пока негласно, а когда у нас на руках появятся неопровержимые факты, я лично отправлюсь на прием к президенту. Ты был прав, майор. Нельзя террористам спуску давать. Они в последнее время совсем обнаглели. Чуть ли не каждый день взрывы гремят. В пятницу, например, мина в самом центре Москвы сработала, в проезде Художественного театра. Слыхал?
Власов вдавил ухо в трубку, боясь пропустить малейший нюанс в интонации Громова.
– Мне, Борис Юрьевич, не до театра было…
Ну вот. Что и требовалось доказать. Громов по-прежнему предпочитал скрывать, что присутствовал на месте взрыва. И, судя по его тону, понятия не имел, кто именно собирался спровадить его на тот свет.
– Понимаю, – сказал Власов. На его тонких губах зазмеилась улыбка. – Ты, кстати, где находишься, майор? Помощь какая-нибудь требуется?
– Теперь уже нет. А где нахожусь… Шут его знает. В лесу каком-то, километрах в семидесяти от Москвы.
– Ты на машине?
– Нет. Электричкой придется добираться. – Помолчав, Громов добавил: – За лесом шум поезда слышен. Отсюда полчаса ходу. Потом станцию поищу.
– Угу. – Власов перебросил телефонную трубку из руки в руку. – Во сколько же тебя ждать?
– Понятия не имею. Расписания-то у меня нет. Я перезвоню, когда определюсь.
– Обязательно перезвони! Мы ведь должны о встрече условиться, помнишь? Не все проблемы удобно на рабочем месте решать.
– Проблемы такого рода – тем более, – согласился Громов.
Что-то в его тоне Власову не понравилось. Какая-то странная нотка проскользнула, за которую уцепилось его настороженное внимание.
– Что ты имеешь в виду, майор? – спросил он.
– Да за генералом такие люди стояли, что…
– Стоп! Об этом потом.
– Потом так потом. – Громов, как все смертельно усталые люди, был очень покладистым. И беспечным.
– Тогда до встречи, – сказал Власов. – Жду твоего звонка. Батарея там у тебя не села? – Этот вопрос волновал его значительно сильнее, чем он дал понять собеседнику голосом.
– Есть еще порох в пороховницах! – заверил его Громов, прежде чем попрощаться.
– Есть, – приговаривал Власов, наспех разминая ноющие после бессонной ночи суставы. – Есть порох в пороховницах… И кое-что получше имеется. Скоро ты в этом убедишься, майор…
Совершая круговые движения поясницей, он бегло продумывал завершающие детали своего плана. Громова нельзя было оставлять в живых ни в коем случае. Сейчас он не знал всей правды, допустим. А если завтра всплывут какие-нибудь новые обстоятельства? Ведь люди, на которых успел указать генерал-майор Чреватых перед смертью, отмалчиваться не будут. Стоит Громову добраться до любого из них, и станет очевидной причастность Власова к ТОИ. А там такие серьезные дела потянутся, что на новый Нюрнбергский процесс хватит.
Власов сердито крякнул, сообразив, что отжаться от стола в десятый раз, как всегда, он не в состоянии, и закончил зарядку.
Будучи «тихушником», как называют в ФСБ интеллектуальную элиту, стоящую над «неграми», то есть исполнителями черной работы, он не имел ни малейших шансов справиться с Громовым собственными руками. Но в своем умственном превосходстве Власов не сомневался. Как и в том, что одна холодная голова стоит всех чистых рук и горячих сердец, вместе взятых.
Маша проснулась от чувства тревоги, которое не покидало ее в камере ни днем, ни ночью. Толстенная железная дверь одиночки не позволяла слышать, что происходит снаружи, но всякий раз, когда кто-нибудь приближался к ней по коридору, это ощущалось заранее. И все равно последующий скрежет замков заставлял Машу вздрагивать. Потому что подземный каменный мешок – это такое место, где ты ни секунды не можешь ощущать себя в безопасности. Лучшего помещения для того, чтобы заставить человека постоянно трястись за свою жизнь, пока что не придумали.