Волкодав (СИ)

— Вот и поплатился… — Думал Крым, ослабевая всё сильнее. Поняв, что дальше ехать верхом у него не хватит сил, да и самого коня он уже загнал, Бахчисарай едва дотянул до опушки ближайшего леса. Уже остановившись, он глубоко вздохнул и слез с любимого скакуна. Погладил морду, потрепал гриву…

…И спокойно лёг на траву в тени редких берёз у пролеска.

Если ему суждено погибнуть на чужой земле — пусть так. Бахти жалел лишь о том, что он не пал в бою, как доблестный воин. Какая ирония — даже его собственный отец погиб, в какой-то степени, правильнее него самого.

Он смотрел на небо, на верхушки деревьев и думал о родине. Вспоминал дворец, гарем, своё войско в дни былого величия, Константинополь, в котором не раз бывал…

Вечерело. Тягучие летние сумерки сгущались неспешно, погружая Бахчисарая в мысли всё глубже. Теперь он думал о вечном — о том, что олицетворение, в своей сути, мало отличается от людей. Несмотря на их долгую жизнь, все они — всего лишь такие же крупицы перед лицом вечности, как и люди.

Он засыпал готовым не проснуться. И уже в самом конце, перед тем, как его разум провалился в небытие, он позволил себе несколько скупых слёз.

— Я, значит, везде его ищу, а он тут разлёгся. — Разбудил его голос. Крым его явно знал, но прежде, чем окончательно понять, кто к нему обращался, потребовалось несколько секунд на осознание того, что он сам, Бахти, ещё жив. — Ну ничего себе у тебя раны! Крепко они тебя!

— Каффа?.. — С трудом проговорил татарин, силясь поверить в то, что его старый знакомый ему не чудится. От резких слов столь неожиданно появившегося грека тело заныло напоминанием о последнем бое.

— Неужели, узнал! Значит, рассудком ещё не тронулся! — Рассмеялся грек, наблюдая за тем, как Бахчисарай медленно приходил в себя. — Ну что, сам поднимешься, или мне тебе помочь?

С трудом сев, Крым не смотрел на напарника. Он пытался понять, почему ещё не умер.

Неужели… Неужели всё не так плохо, как он думал прежде?..

— Кажется, всё же стоит помочь. — Улыбнулся Каффа, подходя ближе и, небрежно потрепав Бахчисарая по волосам, словно пробуждая его окончательно, подставил ему своё плечо.

— Почему ты… Почему ты здесь? Ты же после Куликова не собирался за Перекоп… — Рассеянно обронил Крым, когда Каффа пытался усадить его в седло своей лошади. Стойкости Бахчисарая хватило только на то, чтобы удержаться в нём до того, как грек сядет сзади.

— Ты что, забыл? Мы же договаривались, что я поеду по твоим следам в любом случае: выиграешь — тогда моя работа точно понадобится, проиграешь — придётся тащить тебя домой. Сейчас второй случай, не находишь?

Усмехнувшись и тряхнув своими непослушными тёмно-каштановыми волосами, Каффа медленно двинул лошадь на юг. За ней на привязи шёл и конь самого Крыма.

Бахчисарай был спасён, а с ним и всё ханство.

Начало мая 1866 года, г. Бахчисарай.

— Вот так я и остался жив. — На губах Симферополя вновь играла улыбка. — Потом он долго выхаживал меня всякими травами и отварами… А ещё вином. — Он обронил смешок. — Но, главное, он переселил мне часть своих людей[5], помогая мне ещё и как олицетворению…

— Что-то он оказался слишком добрым для работорговца… — Я недоверчиво нахмурился. О том, что Каффа за свои деяния после взятия Крыма поплатился переселением в устье Кальмиуса, я тоже слышал.[6]

— Ха-ха, да нет же. Просто его существование в те годы зависело от меня, поэтому я и был нужен ему живым. — Крым вдруг стал серьёзнее. — Но я рад, что он меня спас… Потому что благодаря этому я смог найти своё счастье. Чего, кстати, желаю и тебе.

— Ты так и не ответил, почему ты здесь. — Напомнил я ему заодно.

— Ах, это. Ну, ты же и сам видел, в каком состоянии находится дворец… Ему нужен весьма серьёзный ремонт… Я делаю всё, что могу.

Словно что-то вспомнив или придумав, татарин вдруг поднялся со своего места.

— Пойдём, я тебе кое-что покажу!

Удивившись такому внезапному порыву и заинтересовавшись, я поспешил за ним.

Мы прошли в сад, а точнее, через него — в фонтанный дворик, названный так, очевидно, по какому-то очень красивому и старинному фонтану, расположенному в нём.

— Около века назад его перенесли сюда из дворца. Я привык к нему не здесь, но не буду судить о том, где он смотрится лучше.

— Это тот самый? — Я напряг память. — «Фонтан слёз», вроде бы?

Я вспомнил, как несколько десятилетий назад читал что-то о нём в работах одного известного на всю империю поэта.

— Да. — Послышалось откуда-то сзади, а уже через пару минут Крым вернулся к гранитному изваянию. — Прошу, не обращай внимания на то, что он сломан… Мне и самому очень жаль, но я просто не смогу его починить…

— Он и так красивый… — Я невольно залюбовался растительными и религиозными узорами, вырезанными на камне, коснулся их рукой.

— А ещё, — Крым опустил в верхнюю чашу фонтана два только что сорванных им цветка розы, белую и красную, — он напоминает мне о том, что я говорил тебе перед этим. За свою любовь надо бороться, и твои усилия не пропадут просто так. У меня ведь получилось, значит получится и у тебя.

Я вздохнул. Мне и правда очень хотелось в это верить.