Волкодавы СМЕРШа. Тихая война

Подняв руку, Гулькин выстрелил пару раз в ответ. Неприцельно, разумеется, просто «в направлении противника». В деревне затявкали разбуженные пальбой собаки. Все, тихая часть операции благополучно завершилась… Александр перекатился, отфыркиваясь от забивающегося в ноздри и рот пушистого, еще не успевшего слежаться снега. В стороны полетели розовые хлопья: кровь из разбитого носа так и не перестала идти. Со стороны Карпышева тоже прозвучало несколько револьверных выстрелов. Поднявшись в позицию для стрельбы с колена, Сашка вскинул руку с оружием, ловя в прицел поднявшуюся на ноги фигурку. Может, все-таки попробовать достать гада? Нет, опасно – рука с зажатым пистолетом гуляет туда-сюда, о прицельной стрельбе и думать не стоит. Попасть-то наверняка попадет, учили, но вот куда? Зарычав от злого бессилия, Гулькин вскочил. Виктор сделал то же самое. Ладно, побегаем пока. Согреемся! Будем надеяться, что патронов у противника и в самом деле больше нет…

И тут произошло то, чего Александр ожидал меньше всего на свете: откуда-то со стороны деревни гулко бабахнул винтовочный выстрел. Стреляли определенно из трехлинейки: уж ее-то характерный звук Сашка ни с чем бы не перепутал. Осназовец с ужасом заметил, как Залесский, так и не успевший сделать ни шага, судорожно дернулся. Выронив пистолет, он покачнулся, сделал пару шагов и боком упал в снег. Да твою ж мать! Кто?! Какая сука?! Приказывал же, не стрелять, только живым!

Сплюнув под ноги вязкой алой слюной, Гулькин махнул товарищу:

– Вить, найди, кто стрелял. Аккуратненько, не нарывайся. Я пока погляжу, что с этим.

– Понял, – Карпышев отер о рукав залепленный снегом «наган», пригнулся и потрусил в обратном направлении. Судя по тому, что он, вопреки привычке, не задал ни единого вопроса, серьезность ситуации боец осознавал.

Залесский оказался жив: лежа на боку, он зажимал ладонью простреленное плечо и матерился на чем свет стоит. По-русски, что характерно. Между пальцами обильно струилась кровь, в лунном свете кажущаяся черной – похоже, пуля задела крупную артерию. Осторожно подошедший со спины Гулькин опустил «ТТ»:

– Живой, падаль?

– Не твоя печаль, – буркнул тот, болезненно морщась. – Жаль, пистолет выронил, там как раз один патрон оставался, для себя берег. Может, подсобишь, гражданин начальник? Мне все одно не жить, так хоть уйду спокойно? – Лицо врага исказила злая ухмылка. – Хотя куда там, дождешься от вас помощи, как же! Помощи от вас, что с козла молока. Жаль, мало мы вас стреляли да вешали, пока наша власть была!

– Так вот ты из каких. – Сашка опустился рядом, коснувшись пальцами простреленного плеча. Залесский дернул рукой, тут же сдавленно застонав от боли.

– Пошел ты, краснопузый. Дай сдохнуть, гнида! Говорят, на морозе это легко, приятно даже…

– Обойдешься, – мысленно отметив это самое «краснопузый», Сашка перевернул раненого на спину и выдернул из его брюк поясной ремень. – Когда тебе помирать, пусть военно-полевой трибунал решает. По закону военного времени. Но пока поживешь еще. А ну, ладонь убрал! И пасть прикрой, меня твоя агитация не интересует. Или продолжай воздух сотрясать, мне без разницы.

Как ни странно, тот замолчал и подчинился, позволив Александру наложить жгут. Хоть при этом и зыркал на него из-под запорошенных снегом бровей полными ненависти глазами.

За спиной захрустел снег. Не поднимаясь с колен, Сашка оглянулся через плечо, подошел Карпышев, без особого уважения пихая перед собой Добруша. На плече старика висела винтовка Мосина с примкнутым по-походному штыком, бородатое лицо щерилось довольной улыбкой.

– Вот, командир, привел. Ворошиловский, блин, стрелок! Снайпер доморощенный, мать его.

Гулькин выпрямился, зло играя желваками:

– Ну, и как мне это понимать, Степан Фомич? Вам где было сказано находиться?

– Дык, а чего ж? – захлопал белесыми ресницами старик, всем видом показывая глубокую степень раскаяния. Вот только глаза, в уголках которых весело плясали смешливые искорки, выдавали. – Я ж сразу подумал: молодые вы еще, горячие да самоуверенные. Сами точно не управитесь. Как чуял, ей-ей. Потому и решил, значится, подсобить. Сложнее всего было бабу мою спать отправить. Ну, а как закемарила, так я, стал быть, тихонечко с хаты утек – да в засаду…

Добруш неожиданно перевел взгляд на сидящего на снегу диверсанта:

– Ну что, вашбродь, отбегался? Недаром ты мне со всех остальных боле всего не понравился. Навидался я на таких. Сущность вашу гнилую насквозь вижу, хоть и старый уже. Ниче, теперь тебя живо в штаб к Духонину отправят, дружки твои там уж, поди, заждались…

Залесский ничего не ответил, лишь длинно сплюнул в снег и отвернулся. Александр же, переглянувшись с товарищем, нахмурился:

– Ты о чем, дед? Где это навидался? На Гражданской, что ли?